Встреча с границей

Вот уже и заколотилось сердце. Кровь хлынула к вискам. Я перепугался: не вслух ли была сказана эта фраза?..

В конце туннеля появился просвет. Мы ускоряем шаг, почти бежим и через несколько минут, изумленные, останавливаемся в березовой роще, до краев наполненной солнечным светом...

Теперь понятно, почему березкам посвящено столько песен и стихов. Вот они веселые, белогрудые, с удивительно нежной зеленой листвой. Казалось, подуй сейчас ветерок — и они расступятся, встанут в круг и с песнями, с пляской закружатся в праздничном хороводе. Возбужденный и радостный, я делюсь своими мыслями с Любой.

— А посмотри вон на ту одинокую березу. Почему ей так неуютно, холодно? — спрашивает Люба и берет меня за руку.

Береза стояла поодаль от своих сверстниц. Ее крона в желтых крапинках, будто в веснушках. С тонких сучьев раньше времени стекал поржавевший лист.

— Это закономерно, Люба. Стоило ей вылезти вперед, выставить напоказ свою горностаевую одежду, как все ее наказали — и солнце, и ветер, и земля.

— Коля, ты поэт!

— Не надо так, Люба.

— Нет, ты в самом деле сегодня неузнаваемый. При первой встрече я тебя представляла другим.

— Каким же? — И в моей груди кусочком льда заскользил холодок.

— Не скажу.

— А если попрошу?

— Все равно.

— Очень, очень попрошу?

— Молчаливым, как камень, и неприветливым.

— Спасибо.

— Ну не сердись, шучу. У тебя бывает так: проходят мимо десятки, сотни девчат, парнишек, возможно, и красивых, интересных, а ты ни на кого не обращаешь внимания? Идут себе и идут. Но вот один из этих десятков покажется тебе необычным, непохожим на других. Нет, он не совершил героического подвига, не занял первого места на городской олимпиаде по математике. Он прост, застенчив, скромен, но тебе вдруг хочется остановить его, познакомиться и подружиться с ним. И вообще... Знаешь ли ты сам, какие у тебя глаза?! Отвернись, не гляди на меня!..

* * *

Не помню, сколько времени мы шли молча, как оказались на крутом склоне леса и почему сидели спиной друг к другу. Было жарко, горячее дыхание опаляло грудь. Казалось, поднеси спичку — и я вспыхну, запылаю, как пылали неторопливо сбегавшие вниз по пригорку золотистые стволы сосен, освещенные солнцем.

Мне захотелось совершить что-то необыкновенное: защитить Любу от налетевшего тайфуна, от грозовых разрядов. Ради нее переплыть океан, остановить ливень звезд... Одного только не смогу сделать: просто, как раньше, посмотреть в ее голубые глаза...

— Коля, ты сумеешь определить страны света без компаса?

— Что?.. — переспрашиваю я, боясь повернуться к девушке. Ах да, определить север. Разве это трудно, когда светит солнце? Но по небу уже ползли густые тяжелые облака, взлохмаченные кроны сосен недовольно шумели, сердито швыряли нам под ноги смолистые шишки.

Я глянул поверх убегавших вниз деревьев и увидел бесконечную, пугающую черноту леса, плотно слившуюся с потемневшим горизонтом. И только тут понял, что мы уже давно потеряли ориентировку.

— Ура-а-а! — вдруг закричала Люба. — Ура-а-а! Мы заблудились! Чего ты испугался? Это же здорово — заблудиться в глухом, незнакомом лесу. Наше первое приключение! Слушай...

Люба предлагает такой план: идти, пока не остановит темень. Ночевать не на полянке, как вчера, а на сучьях деревьев. Мы ведь не знаем, что скрывается в этих лесных дебрях: змеи, волки, медведи, мыши? Впрочем, медведи не опасны, они набрасываются на человека только в порядке самозащиты. Но мы, вероятно, их первыми не тронем? А вот мыши!.. Брр... Она всю прошлую ночь слышала их шорохи.

— Ты сумеешь построить шалаши на деревьях? — Люба всплеснула руками. — Господи, да заговоришь ты сегодня или нет?!

Шалаши я построил добротные, а вот ночь провел плохо. Дремучий лес гудел сурово, порывисто, неподалеку что-то глухо ухало, трещало, будто падали деревья.

* * *

А чуть свет нас разбудили петухи. Мы выглянули из своих гнезд и застыли от удивления: ночевали на опушке леса недалеко от деревни.

— Какие мы бездарные — заблудиться и то не смогли, — сокрушалась Люба. — Ломай скорее эти курятники, а то еще кто-нибудь увидит.

Вошли в деревню вместе с солнцем. Около колодезного журавля хлопотала старушка, пригнутая к земле годами и, должно быть, нелегкой жизнью. Неужели у нее хватит сил тащить эти ведра? Я кинулся к колодцу и как можно громче крикнул:

— Доброе утро, бабушка!

— Здравствуй, внучек.

— Куда нести?

— Во-он в тую избу, около самой школы.

Кричал я напрасно: бабушка слышала хорошо. Но шла тяжело, даже порожняком. Непослушные ноги едва волочились по пыльной дороге. Лицо было сплошь иссечено морщинами. Только глаза откуда-то из глубоких расщелин светились ярко и смотрели на нас с живым любопытством.

Люба взяла старушку под руку, спросила: неужто, кроме нее, некому притащить воды?

— Были помощники-то, были, — грустно и, как мне показалось, не очень охотно проговорила бабушка и умолкла, словно забылась на время. А когда вошли в избу, подвела нас к фотографиям военного времени.