Встреча с Темной (СИ)

Он убирает руку, а сердце заходится, едва не ломая ребра изнутри. Наверное, когда-нибудь он привыкнет к этой боли.

Но не сейчас. И, наверное, ни в этой жизни.

– Вот и ответ на тот мой первый вопрос. Ты не прежняя, – он смотрит в ее глаза, пытаясь отыскать в их стылой зелени хотя бы след той прежней Эммы. – Ты не играла в игры.

Она выпрямляется на стуле, отворачивается.

– Да, – почти шепотом, признавая. А потом, глядя ему в глаза, громче, с превосходством, – Другая. Я – лучше.

Добивает, пробивает словами, точно кинжалом – доверчиво подставленную грудь.

– Чем Светлая? – он и правда пытается ее понять. Лучше так, чем мучительно умирать от невидимых ран.

Она удивленно моргает и задумывается, будто вспоминая события вековой, а не трехнедельной давности.

– Я помню, какой была ранимой, закомплексованной, с каким трудом приняла волшебный мир. Но теперь я… словно прозрела, – она, наконец, находит нужное слово, улыбается коротко, со снисходительностью к себе прежней. – Страх прошел сам собой. Поверь, я – открытая книга, если захочешь ее прочесть.

Он смотрит на нее недоверчиво, говорит резко, уже не сдерживаясь:

– По-твоему, между нами возможны серьезные отношения?

Но Темная только пожимает плечами, реагируя на его выпад с ледяным спокойствием, словно мудрый взрослый на детскую истерику, и невозмутимо разливает по бокалам вино.

– Белль и Голд любили друг друга, – напоминает она.

Он вспыхивает, моментально ощетинившись, яростно щурится:

– Возьми кого-то другого, не Крокодила для примера.

– Почему нет? – искренне удивленная, она смотрит в его глаза. – Родившийся трусом, нашел свою любовь только став Темным магом, – женщина подается вперед, говорит с жаром, убежденно. – Помнишь, ты рассказывал, как он унижался, лил слезы на борту «Роджера»? – она коротко обводит корабль, точно напоминая о месте того действия, и Киллиан опускает голову, затопленный чувством вины. – И он изменился к лучшему.

– Ошибаешься, – он поднимает взгляд, говорит отрывисто, разогретый собственной злостью. – Это я был злодеем в той драме, Свон.

Мужчина резко встает со скрипнувшего стула, подходит к окну, пытаясь унять дрожь в руках. Когда-то он сам честно рассказал Эмме ту историю, но не ожидал, что Темная вспомнит и настолько извратит ее.

– Он был хороший человек, верный своей семье.

Ему на глаза попадается сабля, и мужчина крепко сжимает в ладони знакомую до мельчайшей неровности рукоять, разворачивается, почти кричит, пытаясь достучаться, донести:

– Я взял эту саблю, приставил к его голове и смеялся над ним, – он на мгновение прижимает клинок к щеке Темной. – Это я со временем изменился в лучшую сторону. Он же стал хитроумным изощренным убийцей.

Дыхание перехватывает, точно эта эмоциональная вспышка лишила его сил. Она пристально смотрит на него, а затем стремительно поднимается, обходит, прижимается со спины, перехватывает руку с клинком:

– Помнишь, мы попали в книгу сказок, и я учила держать тебя меч?

И улыбается дрожащими губами, точно это что-то может изменить. А он стискивает зубы, вырывается, отступает на пару шагов, поворачивается к ней лицом, потому что ощущение близости нежного тела, лихорадочно горячих пальцев на своей руке сводят его с ума, вышибая дух, выбивая за край, за границы, и то, как она растерянно опускает голову, снова доводит его до бешеного отчаяния.

– Снова игры. Хватит, Свон! – он криво улыбается, но улыбка больше напоминает оскал, и ему уже плевать на то, что его боль для нее так явна, так открыта. – Я ждал от тебя искренности, но, боюсь, что не дождусь.

В груди все сжимается, душа рвется на кровавые лоскуты, и хочется сделать что угодно, лишь бы остановить эту боль.

– Просто ответь, для чего мы тут встретились? – мужчина медленно подходит к ней, останавливается близко-близко, заглядывает в глаза. – И не говори, чтобы тряхнуть стариной, потому что это – вранье!

Ее такое знакомое, родное, любимое лицо – широко раскрытые зеленые глаза, в которых он тонул без надежды на спасение, нежные губы, вкус которых он не мог забыть, ямочка на упрямом подбородке…

– Что ты хочешь, Темная? – приглушенно, хрипло. – Скажи, не юли.

– Чтобы ты мне доверял, клянусь!

Отчаянно, на выдохе.

Почти-правда. Почти поверил.

Дьявол, но как же больно!

Он судорожно вздыхает, сглатывает, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, говорит глухо:

– Я любил тебя прежнюю. Неприступную, отгородившуюся ото всех стеной.

Женщина легонько улыбается, подается вперед, мягко касается его руки, шепчет:

– И за той стеной все та же я, поверь!

Она смотрит в его лицо прямо, не отводя взгляда, и тонкие пальцы крепко сжимаются на его запястье, и теплый родной запах кружит голову, туманит сознание сильнее, чем ром.

А потом снова, неуловимо меняясь, будто скрываясь за ледяной броней:

– Моя очередь задать вопрос. Ты меня любишь? Если ответишь, что нет, я тебя отпущу.