Встреча [= Свидание]

Молчание нарушает мальчик:

— Ничего не бойтесь, — говорит он мне. — Пиццу мы придумали, чтобы вас позлить. В этом кафе уже несколько месяцев, кроме горячих бутербродов, ничего не подают. Вы спрашивали, чего мы ждем, так ведь? Просто рано было еще уходить, вот и все. А теперь пора.

Подобно сестре, он изъясняется, как взрослый. К тому же он называет меня на «вы». С того момента, как я увидел его впервые, прошло больше часа, но он ни разу еще не произносил столько слов в один прием. Теперь мне стало понятно, почему он так упорно молчал.

Просто у него ломается голос, и он боится, что над его визгливыми, неожиданно срывающимися посреди фразы интонациями будут смеяться. Может быть, поэтому они с сестрой хохотали: в слове «пицца» есть сочетания звуков, которые могут повредить его голосовые связки.

Мари, наконец, изложила мне дальнейшую программу действий: она вынуждена вернуться домой (куда именно?), чтобы доделать уроки (по вранью?), а ее брат отведет меня на тайное собрание, где я получу точные инструкции. Я, со своей стороны, не должен знать, где состоится встреча. Меня замаскируют под слепого и наденут черные очки с непрозрачными стеклами.

Меры предосторожности и всяческие тайны вокруг деятельности подпольной организации становятся все более экстравагантными. Я убежден, что в этом большая доля игры, но, в любом случае, решаю довести эксперимент до конца. Нетрудно догадаться почему.

Делаю вид, что ничуть не удивлен, можно сказать, чудесному появлению предметов, необходимых для моего переодевания: вышеупомянутых очков и белой трости. Жан невозмутимо отправился в угол зала, там они и лежали — как раз неподалеку от того места, где мы ели.

Очевидно, дети выбрали именно этот неудобный и плохо освещенный стол из-за непосредственной близости к тайнику. Но кто положил туда эти атрибуты? Жан, Мари или студентка в красном пиджаке?

Последняя, вероятно, наблюдала за мной с того момента, как я вышел из мастерской с манекенами, где Джинн наняла меня на работу, и, скорее всего, сразу прихватила с собой трость и очки. Она не выпускала меня из виду, пока я не вошел в бистро, и через несколько минут последовала за мной. Видимо, она положила эти предметы в угол еще до того, как сесть за соседний столик.

Однако странно, я совершенно не заметил, как студентка ходила туда-сюда. Когда я ее обнаружил, она уже сидела рядом и спокойно читала толстую книгу по анатомии. Но в тот момент я упивался неясными радужными любовными фантазиями, явно вредившими моему ощущению реальности.

Еще больше меня тревожил другой вопрос. С одной стороны, я сам захотел выпить кофе в этом бистро, а лже-студентка только шла за мной. С таким же успехом я мог выбрать любое другое заведение на проспекте (или вообще не пить кофе). Тогда каким образом, при этих условиях, сообщница детей предупредила их о том месте, где они должны были взять трость и очки?

С другой стороны, придя в кафе, Мари заговорила с официантом так, будто была давно с ним знакома. А Жан знал, какие именно блюда, указанные в не очень достоверном меню, вывешенном над баром, можно было реально заказать. Наконец, они утверждали, что их мать должна была скоро прийти, чтобы оплатить счет, хотя я был вполне способен выложить такую скромную сумму. Официант со всем соглашался. Он полностью доверяет детям, а те ведут себя как завсегдатаи.

Значит, все происходит так, будто я случайно заглянул именно в то кафе, которое для них — и столовая, и генеральный штаб. Маловразумительно. Иное возможное объяснение представляется еще более странным: ничего не происходило «случайно», напротив, организация все устроила так, что вопреки собственной воле я был приведен сюда, в бистро, чтобы встретить ожидавшую меня студентку.

Но в этом случае — как меня «привели»? Каким способом? С помощью какого таинственного метода? Чем больше я об этом думаю, тем запутаннее кажется ситуация и тем очевиднее, что передо мной какая-то загадка. Может быть, сперва найти ответ на вопрос о связи детей со студенткой-медичкой. Увы, ничего не проясняется.

Пока я проигрывал в голове все варианты, Жан с сестрой надели на меня черные очки. Резиновый кант внутри облегающей голову оправы идеально рассчитан на мой лоб, виски и скулы. Я тут же отметил, что не могу ничего разглядеть ни сбоку, ни снизу: стекла действительно непрозрачные и сквозь них ничего не видно.

Теперь мы с мальчиком идем по тротуару рядышком. Держимся за руки. В свободной правой руке у меня белая трость, концом которой я шарю впереди себя в поисках возможных препятствий. Через несколько минут я владею этой принадлежностью уже совершенно непринужденно.

Покуда меня ведут как слепого, я размышляю о любопытном процессе постепенного ограничения моей свободы, начавшемся в полседьмого вечера, когда я попал в ангар с манекенами, заваленный ненужными товарами и бракованными машинами, куда меня вызвал «господин Жан».