Встреча Вселенных, или Слепоглухие пришельцы в мире зрячеслышащих

Глухие и слепоглухие ребята очень любят класть руки на корпуса музыкальных инструментов, на особо сильно вибрирующие поверхности акустических систем радиоаппаратов. Мне случалось вместе с ребятишками в Загорске слушать мою любимую духовую музыку, ряд произведений я знал наизусть настолько хорошо, что мог подпевать, и однажды директор детдома Альвин Валентинович Апраушев буквально обалдел, зайдя в класс, где мы этим занимались: звучал хорошо мне знакомый марш, я пел, уверенно передавая по крайней мере динамику звучания, если не высоту звуков, а вокруг меня столпилось несколько ребят, державших руки кто где смог примоститься: на макушке, на горле, на спине, на груди… Все эти части тела хорошо передают вибрацию голоса, особенно низкого, мужского.

Однажды в лагере воспитательница, как сама потом энергично выразилась, «перематерилась». Я взял с собой на костер диктофончик и кассету с вальсами Иоганна Штрауса, включил на полную громкость, благо и батарейки мне только что привезли из города, держал у своего левого уха, а меня облепило с десяток слепоглухих ребятишек, все тянулись к источникам вибрации – то ли к самому диктофону (хоть пальчиком, благо вибрировал весь корпус), то ли, когда я мог подпевать, к моему горлу, к макушке и прочим моим естественным вибраторам. Облепили: кто на коленях, кто на плечах, кто на шее у меня почти верхом, кто чуть ли не на голове… Во была картинка! А у воспитательницы, как на грех, села батарейка для вспышки фотоаппарата, и моя диктофонная туда не лезет, слишком велика. И дело вечером, естественного света не хватает. Было от чего «перематериться» воспитательнице: не удалось такое сфотографировать! Мы надеялись, что еще представится случай, но увы… Как не вспомнить Твардовского:

…И оператор с киновышки
Хватился поздно – кадр пропал.
И, знать, для сходного конфуза,
На верхотуре выбрав пост,
Отваги полный, член союза
Художников сидел, как дрозд.

Я слышал более-менее нормально до девятилетнего возраста, к тому времени уже успел стать настоящим меломаном. Мама моя прекрасно пела, а вкус имела такой, что репертуар у нее был самой высокой пробы: русские народные песни или ставшие народными. Впервые услышав на торжественном собрании у мамы на работе духовой оркестр (в возрасте примерно четырех лет), я полюбил этот оркестр на всю жизнь, и всякая другая музыка мне нравилась в зависимости от большего или меньшего сходства с духовым оркестром. Поэтому я так и не смог подружиться со струнной и фортепианной музыкой. Орган мне трудно слушать чисто технически: там звуки переливаются друг в друга без пауз, и это затрудняет восприятие.

В провинции вообще, по моим личным наблюдениям, музыкальная культура значительно выше, чем в столицах. А родился и до одиннадцати лет жил я в Кыргызстане, в Бишкеке (тогда – Фрунзе). В то время как в «культурных центрах» уже вовсю свирепствовали ансамбли, заменявшие ритм грохотом, а мелодию – душераздирающими воплями, у нас еще господствовала легкая классика, на танцплощадках преобладали вальсы, польки… И есть что послушать, и есть подо что потанцевать. Но молодежь стала эти танцы под духовой оркестр игнорировать, подавай им «эстраду», и устроили настоящий бойкот, так что оркестр играл по вечерам в парке, в сущности, сам для себя. Помню, как я плакал в детстве от обиды за музыкантов, что их вот так выживают со сцены: танцплощадка пуста, все стоят за оградой, демонстрируя презрение к этой «старомодной» музыке и нежелание под нее веселиться.

А в лагере как-то на концерте угораздило звукооператора включить фонограмму чего-то «тяжелого». Я был так близко от акустических систем, что и без слухового аппарата мог оценить этот шум и потом откровенно высказался: «Впечатление такое, словно задница решила стать оперной певицей».

Окружающие ребята и вожатые кто где стоял, тот там и сел от такой характеристики, но больше при мне такого безобразия не включали. Стеснялись. А за точность характеристики, несмотря на ее малоаппетитность, ручаюсь: звук был именно такой же низкий, только до безобразия откровенно, бесстыже громкий. Уж с этим-то звуком каждый знаком независимо от состояния своего слуха, поскольку при определенных проблемах с желудком волей-неволей производит его сам.

Став меломаном в детстве, я позже очень скучал без музыки, от тоски по музыке стал и поэтом, – хоть какая-то компенсация, в поэзии тоже ведь ритм и мелодия. Тоска по музыке еще в студенческие годы довела меня до мечты о самоубийстве. Путного слухового аппарата у меня тогда не было. Обнаружив, что воздушный детский шарик хорошо вибрирует, я как-то надул его в парке перед концертом духового оркестра, а он возьми да оглушительно лопни посреди вальса.