— Ну, мне пора, надо пойти привязать Беса, дать ему пожрать, запереть дом и — в школу.
«Учителишка», — подумала она, и дружелюбие ее мгновенно улетучилось. Географ или историк. И это приятель Ядвиги? Старый уродливый учителишка?
— Скажи Ядвиге, что забегу около восьми. Привет.
— До свидания.
(Ишь, туда же, «привет»! Нечего приятеля разыгрывать, дедуля.)
Когда он вышел, Эрика принялась читать, но, хотя книжка была интересная, никак не могла сосредоточиться. Не понимала, что с ней происходит, потому что ей еще неведомо было состояние, когда человек торопит время, то и дело поглядывая на часы (лишь секундная стрелка подает на них признаки жизни), состояние, которое люди, даже самую малость счастливее ее, познают так рано, — состояние ожидания! Эрика не сознавала, что она ожидает Ядвигу, хотя все в ней ждало: глаза, нервы, сердце. Время от времени являлась Юзефова (она скучала и жаждала общения), и Эрика в душе проклинала ее. Ей было совершенно безразлично, что говорит старуха, пока из словесного потока в ухо ей не ударяло единственное слово, которое она тут же вылавливала: «Ядвися». Тогда она слушала пару следующих фраз. «Ядвися сказала тогда его жене…» Слова плавились, очень долго их не было слышно, старуха раскрывала рот, странным образом напоминая ту курицу на грядке, и клевала, клевала. «Кыш!» — хотела бы сказать ей Эрика и вдруг слышала: «На Ядвисю никто зла не держит, все хорошо знают…» — и снова серость бессмысленных слов.
— Я страшно спать хочу, пани Юзефова, как вы думаете, могла бы я поспать часок?
А потом этот час полусна, полураздумья: вот сейчас придет Ядвига, она уже тут, сидит подле нее на шезлонге, что-то говорит, что-то приносит, за чем-то идет в дом, но через минуту вернется… Придя около четырех с работы, Ядвига застала Эрику спящей. Она постояла немного, глядя на девочку, потом сделала какое-то неуловимое движение, и Эрика открыла глаза. Ядвига стояла рядом, улыбаясь карими глазами, она бросила ей коробку сигарет и букетик незабудок, которые рассыпались по пледу.
— Ну как, девочка? — обратилась к ней Ядвига так, будто они всю жизнь жили вместе. — Все в порядке? Филип был? Вы познакомились? Обед съедобный?
Эрика кивала головой, не совсем еще проснувшись. Ведь если бы проснулась, сразу началось бы что-то плохое, ужасное, а тут так приятно. Значит, это все еще сон…
— С Юзефовой как бог даст. Ей уж за семьдесят, нюха никакого, поставит что-нибудь на плиту и забудет; дым коромыслом — тут лишь до нее доходит, что пригорело. Чем она тебя в обед кормила?
— Не… не знаю… а… чем-то со свеклой.
— Вряд ли блюдо было изысканное, если ты даже не знаешь, что ела. А Филип приходил, говоришь?
— Мгм.
— Ну и как он тебе показался?
Эрика не сразу нашлась что ответить.
— Это ваш приятель, да?
— Твой.
— Мой?
— Нет, не твой, а «твой», а не «ваш».
Обе рассмеялись.
— Да, мой приятель. Верный и преданный.
Помолчав, Эрика спросила:
— А что он преподает?
— Неужели не успел похвастаться? Рисунок.
— Ага…
— Стой-ка. Что-то я сейчас припоминаю, Павел… — Лицо Эрики помрачнело, и Ядвига сразу изменила подлежащее: — Марыся говорила мне о твоих рисунках. Давно ты этим занимаешься?
— Не о чем говорить, просто так, мажу.
— Но любишь? Нравится тебе? — И, не дождавшись ответа: — Знаешь что? Во всяком случае, надо вот что сделать: покажи свои рисунки Филипу.
— В какой школе он преподает?
— В школе изобразительных искусств.
— А что это за школа? — как бы между прочим, спросила Эрика.
— В Лазенках находится.
— Высшая?
— Он сам тебе все это расскажет, его хлебом не корми, дай поговорить о школе. А что?
В самом деле, а что? Она и сама толком не знала. Что-то мелькнуло в голове, зажглось и тут же погасло; так человек на мгновение перестает видеть, не сознавая, что он моргнул. Всякого рода чудеса, счастливое совпадение обстоятельств, события — все это случается с другими, но не с ней… «Хэпи-энд»…
Ну конечно, школа изобразительного искусства, держи карман шире…
Ядвига взглянула на нее, и Эрика поняла, что она знает. Только бы ничего не сказала. Только бы не нача…
— Что тебе, покажи ему свои рисунки, и все тут. Если они нестоящие, он так напрямик тебе и скажет. Филип бывает убийственно правдив в некоторых вопросах.
— В каких?
— Когда речь идет о так называемом искусстве.
— Через маленькое «и»?
— Даже через наимельчайшее. Но если сочтет, что стоит, — на голову встанет, чтобы… — Она не докончила фразы. — Величайшая глупость не использовать представившийся случай. Не находишь?
— Не знаю. Мне никогда не представлялся.
— Но жизнь любит неожиданности. Погоди, я пойду поставлю чай, а потом на часок завалимся спать. Что может быть лучшего на свете! Словно новый абзац потом начинаешь. Точка — и с красной строки.