Встречи

Не могу с уверенностью утверждать, кто вложил больше труда в совместную публицистическую работу — Абрамов или Чистяков? Федор Александрович считал, видимо, что значительно больше поработал Антонин. Всю свою часть гонорара за очерки он перевел на имя Чистякова.

13

— То само, Борис, почта близко? Надо заехать. Чуть не забыл дать телеграмму…

Я повернул машину к почте. Федор Александрович продолжал, неожиданно потеплев лицом:

— У моих ребят из Театрального на Моховой сегодня памятный день. Показывают в Москве свою дипломную работу — сцены из Шекспира и из моих «Братьев и сестер». Хорошие ребята!

— Это те, которые к тебе в Верколу приезжали? — спросил Чистяков.

— Да. Они тогда, то само, «Братьев и сестер» готовили. Это их дипломный спектакль. — По лицу Федора Александровича было видно, что тема разговора доставляет ему удовольствие. — Всем курсом ко мне в деревню приехали — двадцать человек с преподавателем. То само, среди героев своего спектакля пожили на Пинеге. На сенокос ходили, с бабами беседовали, первый раз в жизни увидели, как дерево рубят.

— Где ты их разместил в своей Верколе? — спросил Чистяков.

— В монастыре жили, в школе. Хорошие ребята! Всем по двадцать — двадцать одному году. Одному двадцать пять. Один женат, одна разводится. Все — настоящие артисты. Очень мы подружились. Чистые ребята, талантливые. Сами и поэты, и песенники, и гармонисты. А как, то само, народные поют! Хороший дипломный спектакль создали. Искренний! После Москвы решили всем курсом ехать работать в Сибирь…

На почте, когда составлял Абрамов телеграмму ребятам, я попросил его:

— Федор Александрович, разрешите переписать текст вашей телеграммы?

— Зачем тебе? — удивился Абрамов.

— Не зря же катаюсь с вами, Федор Александрович. Вы с Антонином вон российские проблемы ворочаете. А я хоть о поездке нашей когда-нибудь напишу. Вот и пригодится телеграмма.

Телеграмма и впрямь пригодилась. Вот она:

«Москва. Пушечная, 9. Центральный дом работников искусств. Кацману и Додину. Дорогие мои ребята. Езжу и шлепаю по Новгородчине, по древним русским городам и весям, а душой и сердцем с вами. Поздравляю вас с выходом в большую жизнь, в светлый и яростный мир искусств. Будьте всегда мужественны и верны своей клятве. Помните: искусство принадлежит только одержимым. Только тем, кто ради него готов на любые жертвы. Спасибо вам за радость общения, за молодость бескомпромиссную, которая всегда воспламеняла и вдохновляла меня. Не бойтесь жизни. Вперед на штурм жизни и сцены. Верю в вас, люблю вас, Ваш брат-отец Федор Абрамов».

14

Последний день своего путешествия с ленинградскими писателями по земле новгородской провели мы в деревне Жуково, где у Антонина Чистякова была изба. День этот Абрамов объявил выходным. Накануне вечером вышли втроем на лодке в озеро, и мы с Антонином бросили возле тростника небольшую сетку в надежде сварить назавтра уху.

— Да вы браконьеры, — ворчал Абрамов, — то само, попадешь с вами в историю.

Наутро, когда мы с Абрамовым еще спали, Антонин сбегал на озеро и притащил ведро лещей, улов выдался на славу.

— Да ты опытный браконьер, Антонин, — ворчал Абрамов, с удовольствием укладывая лещей в самодельную коптильню, сооруженную Чистяковым возле избы.

Я принялся готовить уху.

День тот выдался теплым, солнечным, как и все дни нашего путешествия. Несколько раз на землю рушился проливной «грибной» дождь. Травяная лужайка возле антониновой избы превратилась в хрустально-зеленую лужу. После ухи Федор Александрович, закатав брюки до колен, в расстегнутой рубахе навыпуск бродил по луже прихрамывая и блаженно ухал. Антонин копошился в огороде, полол заросшие грядки.

Наступала пора прощаться. Уезжать не хотелось, но дни, которые удалось мне выкроить для этой поездки, кончились. Назавтра Абрамов и Чистяков продолжат свое путешествие по Новгородчине уже без меня.

— То само, Борис, спасибо, что покатал, — гудел Федор Александрович, пожимая мне на прощание руку, — ты мне понравился. Уху хорошую варишь, окрошку, машину водишь уверенно, но, главное, прическа твоя вызывает у меня доверие…