Вы возразите, сударь, что можно было бы найти более целесообразное применение своим молодым годам, но в оправдание я скажу, что мне не представлялось случая действовать иначе. По правде сказать, я чувствую себя способным на прекрасные поступки, как и всякий другой, но ничто никогда меня не вызывало на них, потому что по рождению своему я не был предназначен к поприщу, связанному со славой. К тому же судьба не позаботилась послать мне на помощь каких-либо несчастий или неудач, что тем более досадно, что по характеру я не принадлежу к тем людям, которые хлопочут о создании событий, чреватых большими последствиями, и охотно упражняются в этом.
Всему свое время, и наступает такой момент, когда принимаешь решение, о котором менее всего думал. Вот и я таким же образом вздумал покинуть провинцию и отправиться в Париж, и вот на этом пути вы меня сегодня и встречаете. Я уступил упрекам, которыми осыпали меня за мою праздность, но согласился ее нарушить только потому, что пришел к убеждению, что лучше впоследствии опять к ней вернуться, чем держаться за нее с упрямством, о котором могу пожалеть, когда будет упущено время.
Не правда ли, сударь, Париж — такой город, в котором судьба охотнее, чем где бы то ни было, берет свою жертву за шиворот? Мне думалось, что хоть один раз мне следовало бы самому предоставить себя в ее распоряжение, посещая места, где скорее всего можно рассчитывать на неожиданные встречи. После этой попытки, если капризная богиня во мне не нуждается и пройдет мимо, мне останется только, не говоря ни слова, вернуться обратно, туда, где я жил до сих пор, и жить без неудовольствия, не навлекая на себя упреков, что я уклонился от испытаний, которым каждый должен подвергать себя добровольно.
Г-н Флоро де Беркайэ внимательно слушал речь г-на де Брео. В продолжение ее он несколько раз одобрительно кивал головой, что, конечно, можно было приписать не столько интересу к рассказу, сколько некоторой отяжеленности в голове от чрезмерно выпитого вина. Так что отвечал он ласково, заплетающимся языком:
— Весьма опасаюсь, как бы вам раньше, чем предполагали, не отправились обратно в свою провинцию, и я даже удивляюсь, что вам вздумалось ее покинуть. Не имели ли вы там всех удобств, кров и пищу и лютню, на которой вы играли и приятного занятия которою вполне достаточно, чтоб заполнить часы, что проходят ежедневно между обедом и временем ложиться спать? Лучшей жизни вы здесь не найдете. Если бы вы были обременены суевериями, я понял бы, что вы приехали к нам с целью освободиться от самых тяжелых из них; но ваш ум вполне здрав и не требует улучшений. Если бы для веры в Бога остались только вы да я, дело было бы скоро прикончено. Но какого дьявола ищете вы в Париже? Люди с сердцем едва ли там к месту. Теперь не так, как в смутные времена, когда порядочному человеку открывалась масса удобных случаев и возможностей, а по лестнице удач взбирались те, у кого ноги посмелее.
Да, сударь, все это совсем изменилось. Нужно вам сказать, что теперь повсюду царствует столь хорошо установленный могущественным и входящим во всякие мелочи королем порядок, что каждый представляет собою лишь звено цепи и колесо общего механизма. У всякого свое ремесло, и мне сдается, что ваше заключается в игре на лютне, как мое — в писании стихов. Будемте этого придерживаться, и считайте еще за счастье, что ваш талант ценится хорошим обществом, потому что гораздо более увлекаются искусством извлекать звуки из струн, чем уменьем вызывать из своего воображения благородные, грациозные и галантные образы. Таков дух времени, сударь. Мы ничего с ним не можем поделать, а он с нами может очень многое.
Потому я вас должен предупредить, что нечестивцы не на очень хорошем счету в краях, куда вы намерены вступить. Король не ханжа, но привержен к религии и любит, чтобы показывали религиозность, даже когда ею вовсе не обладают. Вы увидите, до какого положения доведены наши вольнодумцы: они переговариваются шепотом или запираются в низких залах кабачков. Положение вольнодумцев очень ухудшилось, и если нам прощаются кое-какие вольности против религии, то только в силу наших беспорядочных нравов, так что причин нашего образа мыслей скорее ищут в попустительстве, которое он предоставляет распущенности, чем в особенном расположении ума. Вот, сударь, как обстоит дело, и скоро наступит время, когда я принужден буду постоянно жить в этом лесу, где я люблю по весне бродить, предаваясь мечтам и раздумью. Там вы меня встретите не в человеческом уже костюме, а голого, на четвереньках, так как я предпочту уподобиться зверю и питаться травою, чем вернуться к распространенному заблуждению и снова верить, что я из себя представляю какое-то исключение, а не преходящее и обреченное на гибель создание, созданное необъяснимой игрой природы и не имеющее в отмеренном для его жизни промежутке времени другой цели, кроме смерти, и не имеющее о своей сущности иных познаний, кроме уверенности в предстоящем небытии.