Встречи господина де Брео

— Да, сударь, — снова он начал, — я бешусь, когда подумаю, что мы собою представляем и кем мы должны были бы быть. Остановлюсь еще на одном пункте, чтобы вы яснее почувствовали несправедливость отношения к нам. Обратите только, прошу вас, внимание, как поступает общество со священниками, и в частности с духовниками. Как высоко ставят их знание и опыт! В них видят настоящих знатоков человеческой природы. Считается, что им вполне известны элементы, ее составляющие, в самых сокровенных подробностях. Черта с два! Стоит ли подымать такой шум! Как же могло бы быть иначе? Эти господа были бы идиотами, если бы не пользовались, притом безо всякого с их стороны усилия, слухами, доходящими до их ушей, стоит им только шире их раскрыть. Разве все наперебой не стараются на ухо им объяснить механизм чувств и тайные пружины страстей? Им всё поверяют: самое черное преступление и мимолетную мысль. Сам человек все про себя им рассказывает в подробностях, и все его планы и предложения открыты им до самых скрытых тайников. Теперь сообразите, сударь, насколько это доверие выгодно: ведь все те господа на все зло, о котором им докладывают, способны ответить отпущением грехов, меж тем как дурные поступки, которые нам удается раскрыть, пробуждают человеческое правосудие. Расстояние между ними и нами — это расстояние между крестом и виселицей.

Г-н Юссонуа на минуту остановился, выпил, поставил пустой стакан на стол и продолжал прерванную речь:

— В конце концов и мы, и они, сударь, приходим приблизительно к одному и тому же, но заслуг больше у нас. Нам недостаточно сидеть несколько часов в день за решеткой, чтобы быть осведомленными о всякого рода делах. Удается нам это ценою массы усилий, ухищрений, иногда даже связанных с большими опасностями. Нам приходится ничем не пренебрегать, и пути самые необычайные, самые низкие нам знакомы и привычны. Мы прибегаем ко множеству выдумок, которые нередко бывают удивительными. Это не мешает, сударь, тому, чтобы вместо почтения к нам ставили нас очень низко и считались с нами только в случаях крайней необходимости.

По мере опустошения бутылок, г-н де Брео узнал от г-на Юссонуа интереснейшие вещи и главнейшие подвиги, которыми прославилась карьера человека, закончившаяся довольно мизерно, по признанию самого г-на Юссонуа, службой у графа де Блиона.

— Он неплохой человек, — вздохнув, продолжал г-н Юссонуа, — и я не стыжусь быть ему полезным, хотя он ничего от меня не требует такого, что было бы достойно человека, оказавшегося на высоте в самых затруднительных положениях; у него мне даже не бывает случая применить свои способности, но иногда нужен некоторый отдых, и тот, что я встречаю здесь, дает успокоение и телу и духу. Но со временем я надеюсь выйти отсюда для больших предприятий, если только от праздности не утрачу тонкости, для нас необходимой, и для сохранения которой в полной свежести, быть может, нужно непрестанно ее упражнять. А здесь, сударь, у меня работы меньше даже, чем предполагает добрейший господин де Блион.

Г-н Юссонуа приостановился и, наклонившись к г-ну де Брео, подмигнул, щелкнул языком и конфиденциально молвил:

— Жена у него хорошенькая!

Г-н де Брео готов был убить г-на Юссонуа одной из пустых бутылок, стоявших на столе, но сдержался.

— Не замечали ли вы, — продолжал г-н Юссонуа, — что достаточно жене быть кокеткой, чтоб муж жил с ней в полнейшей безопасности. А господин де Блион дрожит от страха, как бы ему не наставили рога, меж тем как жена его, что всего замечательнее, отличается самой испытанной и прочной добродетелью. С того дня, как я приставлен следить и надзирать за нею, я ни разу не замечал в ее поведении чего-нибудь, что указывало бы на желание перемен. Госпожа де Блион, сударь, женщина честная, кроткая, ровная и правильная. Самое строгое одиночество она переносит терпеливо, и ум ее не посещают прихоти, смущающие зачастую женщин, живущих в свете, и нередко не покидающие их и в уединении. А между тем, нет такой предосторожности, которой бы не предпринял по отношению к своей жене граф де Блион. Я поделился с ним своими наблюдениями. Он, казалось, был удовлетворен, но ревность его не получила никакого облегчения; и он предписал мне не ослаблять своей бдительности, все время старательно наблюдать за доступом в замок и за людьми, находящимися проездом в городе, так как он боится любовных покушений, думая, что красота его жены должна была оставить по себе в Париже воспоминание достаточно сильное, чтобы какой-нибудь влюбленный, придя в отчаяние от ее отсутствия, захотел попытаться если не достигнуть до нее самой, то доставить ей какое-либо доказательство своей любви. Так что, сударь, вместо того, чтобы сидеть тут с вами, пить вино и толковать по душе, я должен был бы, наоборот, стараться искусно разузнать ваши намерения и удостовериться, что вы не один из тех ухаживателей, которых больше всего боится граф и защищать от которых графиню, проникая в их виды и разрушая их планы, составляет мою задачу.