Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Сейчас, написав эти строки, я подумал, что Фрида тогда отсутствовала не случайно. Сюжет «Осеннего марафона» в значительной степени автобиографичен. Автобиографичен и образ Бузыкина. Видимо, в отношениях между супругами назревал серьезный кризис. У Володина, как я потом узнал, был в это время роман с молодой женщиной, которая его очень любила. Она родила от него мальчика. Но жизненный сюжет оказался намного драматичнее володинского: та женщина скоро умерла. Ребенок остался на попечении ее родителей, довольно пожилых, и на попечении немолодого уже Володина. Он помогал им деньгами, регулярно навещал сына. Но через какое-то время умерли и дедушка с бабушкой. Александру Моисеевичу все заботы о сыне пришлось взять на себя. Вот тут нужно отдать должное Фриде, поддержавшей мужа в столь драматический момент. Мальчик стал жить в их доме, и Фрида заботилась о нем, как о родном. Их общий с Александром Моисеевичем сын, математик по профессии, задолго до этого эмигрировал в Америку.

Фрида, как и Александр Моисеевич, была человеком очень приятным в общении и добрым, с хорошим чувством юмора. Когда я жил у них, она трогательно заботилась обо мне. Утром, перед уходом на работу, я получал два яйца, сваренные в мешочек, и бутерброды с сыром, чай или кофе. А вечером, после возвращения, мне предлагался полный обед. Во время трапезы мы с ней беседовали на разные темы. Как-то она рассказала мне об одном любовном увлечении моего двоюродного брата Бориса Балтера. Оказывается, у него был бурный роман с одной ленинградкой, которую Фрида хорошо знала. Какое-то время он жил с ней в Ленинграде. Потом они почему-то разошлись. Но знакомая признавалась Фриде, что никогда не забудет дней совместной жизни с Борисом, что таких мужчин у нее никогда не было и уже не будет.

Фрида переживала, что не видит своего внука, живущего в Америке. Рассказывала смешные истории об Александре Моисеевиче. Например, как однажды во время ее отсутствия в городе он из любви к порядку, очень, правда, своеобразной, рассовал все находившиеся на поверхности вещи по шкафам. В результате масленку со сливочным маслом она нашла в платяном шкафу, а ножницы и коробку с нитками в холодильнике и т. п. Приятельница и соседка Фриды снабжала меня по ее просьбе музейной карточкой (она работала в каком-то музее), по которой я мог без очереди и бесплатно посещать Исаакиевский собор, Эрмитаж и Русский музей, что и делал, если выдавалось свободное время.

Однажды я ходил с Александром Моисеевичем в филармонию, где их с Фридой знакомый актер Влад Заманский читал стихи Бориса Пастернака. Зал был наполнен до отказа. В те годы такие поэтические вечера, без всякой примеси «идеологии», были большой редкостью. Володин, когда мы уходили, встретил в фойе немалое количество знакомых лиц. Особенно горячо приветствовали его молодые актрисы.

Случалось, что я приезжал вместе с Кларой, и Володины принимали нас двоих. В один из приездов я не без трепета подарил Александру Моисеевичу стихи с посвящением ему:

Ленинградского лета смущенная поступь слышна,
Шум машин перекрыть норовят воробьиные глотки.
На Пушкарскую улицу смотрят четыре окна,
И души не стесняют квартирные перегородки.
В этой тихой квартире не слышны голоса за стеной,
Здесь от боя часов и до боя
                                       длинны интервалы.
Но порой зазвонит колокольчик над дверью входной,
В ней появится автор,
                               и он же – хозяин усталый.
Он героям своим улыбнется, замотан и сед,
Ворох писем прихватит с собою и две телеграммы…
Ну, а если всерьез?
Мне не нужен сверхмодный сюжет,
Я согласен всю жизнь быть героем володинской драмы.
Бескорыстно и честно работать, чураясь наград,
О себе не вздыхать, не искать обольстительной славы…
У Володина в окна зеленые липы глядят,
И звучит под иглою солдатская песнь Окуджавы.
На Пушкарскую улицу смотрят четыре окна,
И троллейбус шуршит, и кричат воробьи громогласно…
Будем счастливы тем, что не допита чаша до дна,
И, покуда сюжет не исчерпан,
                                         надежда прекрасна.

У меня было «звучит под иглою военная песнь Окуджавы», но Володин совершенно справедливо предложил заменить «военную песнь» на «солдатскую».