Днем 16 января я подвез Майю в Склиф и вместе с ней прошел в больницу, она с трудом нашла палату, в которой была накануне ночью, – ничего не соображала от горя.
И потянулись месяцы, многие месяцы Васиного беспамятства…
В июле Майина дочь Алена, которая прилетела из Америки через несколько дней после того, как с Васей случилось несчастье, предложила мне навестить его. Врачи считали, что есть положительная динамика и поэтому нужно попробовать, как Василий будет реагировать на посещения друзей. Но обращаться к нему нужно было с простыми и четкими фразами.
Когда я сел возле него, он лежал на спине и смотрел в пространство палаты недвижным взглядом. На мои нелепые фразы про «край недоступных Фудзиям» и еще какую-то невнятицу никак не реагировал. Так прошло несколько минут. Подбегала и отбегала Алена, говорила ему: «Васенька, посмотри, Витя пришел!» Никакой реакции. Минут через десять мы собрались уходить. Выходили из бокса, пятясь к двери и глядя при этом на Василия. И вдруг он оторвал голову от подушки, чуть приподнялся, опираясь руками на ложе, и стал напряженно всматриваться в нас. Так всматриваются в темноту, когда плохо видно предмет. «Васенька, попрощайся с нами», – просительно предложила Алена. Он вдруг поднял забинтованную правую руку и какое-то мгновение держал ее на уровне головы. Потом опустил.
Что это было? Мгновенное просветление? Эффект окошечного сознания, как называют такие просветления врачи-невропатологи? Или он все время был в сознании, но не хотел общаться?
Врачи не смогли ответить на этот вопрос.
Сейчас, когда его уже нет среди нас, вспоминаются некоторые суждения о нем – не о писателе Василии Аксенове (о писателе уже много сказано и еще будет сказано), а о человеке.
Например, Бенедикт Сарнов, когда речь заходила об Аксенове, очень часто восклицал: «Кто бы мог подумать, что такой стиляга и пижон, как Вася, станет примерным семьянином, опорой для Майи и ее семьи!» – подразумевая под семьей дочь Майи Алену и ее сына Ивана, внука Майи, которых Василий так же, как и Майю, обеспечивал материально.
А вот Анатолий Гладилин в книге «Улица генералов» выделил другое его качество: Аксенов за время эмиграции (не в последнюю очередь благодаря преподаванию в американском университете) стал очень образованным человеком, интеллектуалом.
Старый друг Аксенова, известный джазист Алексей Козлов считает, что Василий всегда был «джазовым человеком».
На меня же наиболее сильное впечатление произвело признание Аксенова, как его мучила совесть за то, что он отказался пожать руку одному знакомому, совершившему против него подлость. Дело было на каком-то публичном мероприятии в Вашингтоне уже в годы перестройки. И человек, нагадивший в свое время Аксенову в Москве, остался стоять с протянутой в пустоту рукой. А Василий потом корил себя за то, что отомстил ему слишком жестоко.
Назовем ее Анной
Теперь, когда Майи[3]
нет, кажется, я могу рассказать о деликатных обстоятельствах последнего года жизни Василия Аксенова, перед сокрушившим его инсультом, тем более что я был посвящен в эти события больше, чем кто-либо другой из близких ему людей.В то утро, когда я позвонил Аксеновым (вероятно, это было в самом конце весны 2007 года), к телефону подошла Майя и на мою просьбу позвать Василия разразилась ожесточенной бранью в его адрес.
Я понял, что звоню не вовремя, и положил трубку.
А еще я понял, что в их жизнь вошла Анна…
Я познакомился с Анной поздней осенью 2005 года на Покровском бульваре во время вечерней прогулки со своим зенненхундом Тилем. Ее лохматый плосконосый пекинес с густой гривой на голове, такой лев в миниатюре, сразу своей меленькой походочкой подошел к громадному по сравнению с ним Тилю знакомиться, и они обнюхались. Ну и мы с Анной как-то легко и просто познакомились, несмотря на значительную разницу в возрасте.
С апреля 2006 года наши встречи с Анной на бульваре стали постоянными. Она охотно сообщила мне номера своих телефонов – домашнего и мобильного. И я звонил ей, когда выходил на прогулку, чтобы узнать, придет ли она на бульвар. Наше знакомство углублялось. Я постепенно узнал историю ее семьи и ее замужеств. Она восхищалась моей недавно ушедшей женой, которую узнавала по моим рассказам.
Анну отличала независимость в суждениях, и, казалось, ее мало интересовало, какое впечатление произведет на собеседника тот или иной ее поступок или пассаж. Так, например, ее раздражало коллективное пение песен Окуджавы на праздничных застольях у друзей. Его песни представлялись ей излишне сентиментальными. Зато она была увлечена личностью и стихами Артюра Рембо, дерзкая мужественность которого ей импонировала. Внутренняя сила была одним из свойств и ее натуры. Ну и в физическом смысле она не походила на беспомощных барышень начала ХХ века. Так, Анна рассказывала, что однажды в окраинном районе столицы с нее пытались снять шубу, но она оказала сопротивление грабителям.