– А он меня в Смольный монастырь принять не хочет! Мама его просила, бумагу ему подавала… Большая такая бумага и написана, точно напечатана! А ей и прислали отказ. Как она, бедная, плакала! Вспомнить даже жалко! У нее ничего нет теперь… Прежде много всего было… когда папа был жив… А теперь все ушло… Уж куда ушло… я не знаю… Няня говорит, что мама сама виновата… Да ведь у няни Афимьи все виноваты! Она одна только всегда права! Но денег у нас совсем нет. Со-овсем!.. Со-о-всем!.. – протянула она грустным тоном. – Только то, что барон даст…
– Какой барон?
– Наш барон… Длинный такой и худой… Он тут, близко от нас, на даче живет…
– А как его фамилия?..
– Ну, уж этого я не знаю!.. Барон да барон!.. А фамилий его я запомнить не могу… Немецкая какая-то и длинная… такая же, как он сам!.. Это барон маме посоветовал меня в Смольный отдать!.. Мама плакала, когда бумагу об этом писала… А когда отказ получила, опять плакала! Ничего у них не поймешь! – взмахнула руками девочка, вновь закидывая свою веревочку за головку.
– А вам хотелось бы поступить в Смольный монастырь? – спросил государь.
– Да, – беззаботно ответила малютка. – Мама сама там воспитывалась… и ее мама тоже!.. Там, говорят, хорошо!..
– Хотите, я за вас попрошу государя? – улыбаясь, спросил император.
– Вы?!
– Да… Я!..
– А разве вы можете с государем разговаривать?!
– Могу!..
– Часто?..
– Когда захочу!..
– И вы это не врете?!.. – внезапно разразилась она неэлегантным вопросом, вызвав этим искренний смех императора.
– Нет, не вру!
– То-то!.. Врать стыдно!..
– Так попросить?
– Попросите, пожалуй!
– А какая мне за это награда будет?
– Конфет мне тогда принесите! Вот вам какая награда! – рассмеялась шалунья.
– Как?! Я дело устрой, да я же и конфет купи?! Разве это справедливо?..
– А что же я могу вам дать? У меня ничего нет, и денег тоже нет… Был один золотой, да и тот няня Афимья мне на туфельки взяла!.. Говорит, у мамы своих нет, а у барона няня Афимья брать не хочет… Она не любит барона!.. Однако, пора мне домой… Няня, верно, уж и молоко с фермы принесла… Завтракать пора!.. А то опять она ворчать станет!
– Когда же я вас увижу, чтобы вам ответ императора передать?.. – спросил государь.
– Да я всякий день почти здесь гуляю… Няня приведет меня да и оставит одну побегать!.. Здесь не страшно!
– Хорошо… Приходите же завтра…
Маленькая княжна кивнула головкой, сделала наскоро шаловливый книксен и быстрыми прыжками исчезла за деревьями.
Вернувшись во дворец, государь сообщил императрице о сделанном им новом знакомстве, и она очень заинтересовалась бойкой и хорошенькой девочкой.
На другой день государь привел маленькую княжну завтракать во дворец, предупредив до смерти перепуганную няню, куда и с кем девочка уходит, а несколько дней спустя маленькая княжна Вадбольская была отвезена в Смольный монастырь, куда и была принята с зачислением ее пансионеркой государя императора.
Дальнейшая судьба девочки мне не известна. Помню только, что государь почти каждый свой приезд в Смольный вспоминал о ней и всегда с ней очень милостиво разговаривал.
В частной жизни Николая I встречается не одна черта такого доброго и гуманного отношения к людям, противоречащая его обычной серьезности и той холодной, непоколебимой строгости, которая легла в основание его исторического характера.
Император Николай Первый и васильковые дурачества
В бытность мою в Смольном монастыре в числе моих подруг по классу была некто Лопатина, к которой в дни посещения родных изредка приезжала ее дальняя родственница, замечательная красавица Лавиния Жадимировская, урожденная Бравур.
Мы все ею любовались, да и не мы одни.
Ею, как мы тогда слышали, – а великосветские слухи до нас доходили и немало нас интересовали, – любовался весь Петербург.
Рассказы самой Лопатиной нас еще сильнее заинтересовали, и мы всегда в дни приезда молодой красавицы чуть не группами собирались взглянуть на нее и полюбоваться ее характерной, чисто южной красотой. Жадимировская была совершенная брюнетка со жгучими глазами креолки[165]
и правильным лицом, как бы резцом скульптора выточенным из бледно-желтого мрамора.Всего интереснее было то, что, по рассказам Лопатиной, Лавиния с детства была необыкновенно дурна собой; это приводило ее родителей в такое отчаяние, что мать почти возненавидела ни в чем не повинную девочку, и ее во время приемов тщательно прятали от гостей.
Вообще в то время в высшем кругу, к которому принадлежало семейство Бравуров, не принято было не только вывозить, но даже и показывать молодых девушек до момента их выезда в свет, и в силу этого никого из тех, кто знал, что в семье растет дочь, не могло удивить ее постоянное отсутствие в приемных комнатах отца и матери.
Между тем девочка подрастала и настолько выравнивалась, что к 14 годам была уже совсем хорошенькая, а к 16 обещала сделаться совершенной красавицей.