Встречи и знакомства

Тимашев в момент этого вторичного визита, очевидно, был в курсе дела, потому что встретил Энгельгардта очень холодно и, осведомившись, что ему угодно, строго и внушительно заметил ему, что человек, именем которого он так упорно себя называет, давно умер, что ему известно даже, где именно он погребен, и, не желая дознаваться, с кем именно он имеет дело, он просит более его подобными делами не беспокоить.

Взбешенный Энгельгардт понял, что борьба неравна, и, не желая тем не менее уступать жене, в анонимном письме пригрозил ей скандалом в самый день свадьбы, вследствие чего приглашения на свадьбу, как в церковь конюшенного ведомства близ Певческого моста, где имело место венчание, так и на следовавший затем бал и ужин, состоялись по билетам, с предварением, что лица, не предъявившие билетов, в церковь допущены не будут.

Церемония свадьбы и парадный ужин не были ничем нарушены, но сама Анна Романовна в этот день из дома не выходила, потому что в толпе, с начала вечера стоявшей перед домом, где ожидалась богатая свадьба, видели Энгельгардта, что было удостоверено и его меньшей дочерью Александрой Федоровной, хорошо его различившей среди многочисленной толпы в ту минуту, когда невеста садилась в карету, чтобы ехать к венцу.

Этот семейный эпизод, за полную достоверность которого я ручаюсь, интересен тем, что он ярко рисует нравы и обычаи тех времен и доказывает, что в царствование императора Николая I невозможного не было ничего.

Старик Станкевич умер в отставке, что же касается брака молодых, то в нем счастья и удачи было мало, и молодой Станкевич, вскоре после женитьбы вышедший в отставку, умер в больнице для умалишенных.

По поводу А. Е. Тимашева, так неудачно выбранного на пост министра внутренних дел, мне припоминается очень меткое и по обыкновению едкое слово предшественника его на этом посту, П. А. Валуева, отличавшегося своей находчивостью и резкой меткостью своих определений.

Он был очень близок и дружен с семьею Тютчевых, которых, однако, в бытность свою министром посещал относительно редко, так как почти нигде в это время не бывал. По выходе в отставку он стал гораздо чаще показываться в свете, а у Тютчевых бывал чуть ли не каждый день.

Однажды, когда он сидел с женой Тютчева, Эрнестиной Федоровной, у окошка квартиры, занимаемой ими в доме Армянской церкви[220], Тютчева, раскланявшись с проходившим мимо Тимашевым, обратилась в Валуеву со словами:

– Скажите, пожалуйста, Петр Александрович, почему это, когда вы были министром внутренних дел, вас никогда и нигде нельзя было встретить, тогда как Александра Егоровича Тимашева ежедневно можно видеть прогуливающимся по Невскому?..

Так как m-me Тютчева, природная француженка, вовсе почти не говорила по-русски, то и разговор этот происходил на французском языке.

На этом-то диалекте Валуев и ответил своей собеседнице с обычной своей элегантностью:

– Cela prouve, madame, que de mon temps le ministère de l’intérieur était une galère. Sous le général Timacheff c’est devenu une gondole!..[221]

А. Е. Тимашев, строго говоря, не был ни дурным, ни злым человеком, это просто был человек крайне поверхностный и вовсе не подготовленный к тому высокому посту, на который он впоследствии был призван.

За неспособность человека осуждать нельзя… В этих случаях вина падает не на назначаемого, а на назначающего!

Тимашев был красивый, стройный генерал, в молодости прекрасный танцор, чрезвычайно элегантный на паркете, но ровно ни на что не пригодный как высший администратор. Он был до крайности не находчив, совершенно терялся перед всякой сколько-нибудь выдающейся силой и пасовал перед всяким смелым словом.

Современному ему Петербургу памятен случай, где Тимашев, призванный разобраться в щекотливом семейном деле, в беседе своей с молодой девушкой общества позволил себе не совсем подобающий тон и получил в ответ от гордо поднявшейся с места молодой особы громко и отчетливо произнесенные слова:

– Pardon, monsieur! En entrant ici, j’ai cru trouver un gentihomme! Je ne trouve… qu’un gendarme!..[222]

Не менее характерен случай, в котором он, вызвав «по делам службы» графиню М. Р. Толстую, известную резкостью своего тона и смелостью высказываемых ею суждений, с целью запугать ее прямо встретил ее вопросом:

– Правда ли, графиня, что вы постоянно читаете «Колокол»?..

Надо заметить, что издававшийся в то время в Лондоне Герценом журнал «Колокол» был грозою всей русской администрации и чтение этого запрещенного органа печати считалось чуть ли не уголовным преступлением.

Графиня Толстая, ожидавшая такого вопроса, так как и самый вызов ее к Тимашеву был отчасти плодом ловко придуманной и исполненной мистификации и подготовлен был путем анонимного письма, посланного самой молодой графиней, смело и прямо ответила Тимашеву:

– Да, правда!..

На его красивом, но бессодержательном лице выразилось недоумение.

Толстой только этого и нужно было.

Она сделалась хозяйкой положения и, сделав наивное и удивленное лицо, в свою очередь, спросила:

– А почему это вас интересует?..