Встречи, которых не было

Никифор Тряска вернулся в Охотск только в 1727 году. Там уже находились участники экспедиции Беринга. Впоследствии капитан-командор засвидетельствовал, что вплоть до августа 1727 года, когда корабль Беринга вышел в море, Никифор Тряска неотлучно находился при экспедиции и принимал участие в подготовительных работах.

В Охотске у Никифора Тряски, бывшего архангелогородца, был свой дом — он заделался истинным охотичем. Дом стоял в южной части Охотской кошки и окнами выходил на море — не родное, но ставшее родным.

Еще раз имя Никифора Тряски встречается в донесении Витуса Беринга, адресованном в Иркутскую провинциальную канцелярию и подписанном 11 октября 1737 года. Напоминая о заслугах Тряски (как видим, забытых не только потомками, но и современниками), Беринг просил выдать старику пособие; надо полагать, дела Никифора Тряски были из рук вон плохи.

Мне самому имя старого морехода в позднейших документах не попадалось, но хороший знаток истории Дальнего Востока А. И. Алексеев утверждает, ссылаясь на архивные материалы, что Тряска числился в списках морских чинов отряда Шпанберга, участника экспедиций Беринга, еще в ноябре 1739 года и, стало быть, принимал участие в плавании к берегам Японии… Если было так, на самом деле, то трудно придумать более достойный финал нелегкой жизни вроде бы и рядового, но славного морехода… Некоторое время потом Никифор Тряска оставался на службе при Охотском портовом правлении, а потом… потом наступил финал, неизбежный для всех…

В упомянутом мной донесении Витуса Беринга от октября 1737 Года называется и старый сподвижник архангельского морехода голландский искатель приключений Генрих Буш. Голландец тоже имел заслуги перед русским флотом: помимо плавания на Камчатку он в 1720 году участвовал в экспедиции навигаторов Ивана Евреинова и Федора Лужина, которые посетили Курильские острова. Беринг писал, что Буш не получал жалованья с 1712 года — двадцать пять лет! — а в 1736 году его уволили по старости со службы и теперь он нищенствует в Якутске…

Вот, пожалуй, и все, что следовало рассказать об охотских мореходах. Время взяло свое, и они уступили место на исторической арене более сведущим людям, так же как их кочи и лодии более совершенным судам — пакетботам.

Но заслуги землепроходцев очевидны, а дела незабываемы. Опыт, накопленный ими в походах и плаваниях, в какой-то степени способствовал успеху последующих экспедиций, и это лишний раз свидетельствует о неразрывной связи землепроходческого и экспедиционного периодов в исследовании тихоокеанских морей.

В каждой книге, в том числе и в книге Истории, есть первая глава. В истории исследования Охотского моря первая, к сожалению полузабытая, глава — одна из самых ярких. Это не означает, что не следует читать книгу дальше. Но это означает, что нельзя начинать с середины.

Полярная миниатюра

Льды

Летом 1649 года якутский Воевода Дмитрий Францбеков, до зимнему пути добравшийся наконец до своей вотчины и сменивший Василия Пушкина, вручил в съезжей избе наказную память служилому человеку Тимофею Булдакову. Наказная память предписывала Булдакову плыть с отрядом казаков вниз по Лене, потом Ледовитым океаном до устья Колымы и там, на Колыме, принять в свое ведение ясачное зимовье.

Колыма к тому времени была уже освоена, плавания по указанному маршруту совершались неоднократно, и Тимофею Булдакову с пятидесятником Константином Степановым и служилыми предстояло, таким образом, заурядное по тем временам путешествие. Оно и началось, как начинались многие другие, походы, и развивались события как бы в замедленном темпе… — Погружены на коч хлебные запасы, свинец, порох, взяты на буксир лодки, которые тогда называли «коломенки», и вот уже мирно поскрипывают уключины, плывут мимо высокие лесистые берега, остаются за кормой зеленые островки.

Среди обычных грузов и обычного имущества вез, однако, Булдаков и нечто такое, что не всегда приходится возить приказчикам, — жалованье казакам, служившим в Колымском зимовье! Почему и отчего расщедрился прижимистый Францбеков — бог весть, но о воеводской щедрости нам еще придется вспомнить.

Плавание Булдакова началось, скорее всего, поздним летом, а год выдался суровым: раньше, чем положено, начались заморозки, дули постоянные встречные ветры, и доплыл Булдаков только до Жиганска, где и зазимовал.

На следующую весну, едва сошел лед, казаки спустили коч на воду. Теперь Булдаков уже спешил и даже не переждал ледоход до конца — серые льдины еще плыли по реке, покачиваясь в мутной тяжелой воде, и коч иногда с хрустом наезжал на них, ломая и подминая под себя.