Встречи, которых не было

Впрочем, спешили мы напрасно: самолет все кружил и кружил над морем и то резко шел на снижение, то вновь взмывал вверх… В конце концов летчику удалось совершить посадку. Мы, одетые как истинные северяне, вылезли из самолета.

В Тикси в этот день было 27 градусов жары. Ни малейшего ветерка; тяжелый, влажный воздух, густо пронизанный комариным писком, плотно лежал у земли. Низкое солнце пекло, как на юге. Ни признака льдов поблизости. В воде у самого берега плавали где-то смытые зеленые кустики рододендрона с большими кожистыми листьями и крупными желтыми цветами, вдруг напомнившими мне причудливые орхидеи из влажных и душных оранжерей ботанического сада…

Я вспомнил сейчас об этом по контрасту с той обстановкой, в которой находился из-за климатических причуд Тимофей Булдаков, в те же календарные сроки блокированный льдами в устье Лены.

Но, как я уже писал, к 30-му июля «прижимные» ветры сменились, по выражению Булдакова, «отдерными», и губа Буорхая освободилась ото льда.

Не теряя времени, казаки поставили тяжелый кожаный парус, попутный — «пособный» — ветер надул его, и коч, слегка кренясь на левый борт и покачиваясь на волнах, резво побежал на восток.

У противоположного берега губы Буорхая, возле устья реки Омолой, Булдакову вновь встретились льды. Булдаков решил пробиваться. Защищенный прутьем форштевень коча сперва легко крошил подтаявшие льдины, но вскоре коч застрял среди сдвинувшихся паковых льдов… Пожалел Булдаков о своей горячности, да было поздно. Сгонные ветры понесли коч вместе со льдами в открытое море, которое теперь называется морем Лаптевых. Восемь суток продолжался дрейф, и не раз казалось служилым, что льды вот-вот раздавят их коч… К счастью, все обошлось благополучно, а вскоре показался на горизонте берег, и казаки поняли, что принесло их обратно к устью Лены. Два дня провели они еще в ледовом плену, пробиваясь к берегу, и наконец укрылись в протоке за островками.

Льды не раздавили коч, но повредили его. Пришлось заняться ремонтом, да и погода по-прежнему не благоприятствовала плаванию: ветры то угоняли льды в море, то вновь пригоняли их… Только на седьмой день море как будто окончательно очистилось, и тогда «пособный» ветер вновь надул ровдужный парус. Небольшие волны мерно раскачивали судно; весело вскипали буруны перед форштевнем, но, чем ближе подходили казаки к устью Омолоя, тем спокойнее становилось море… А когда слабо разгорелось на горизонте холодное льдистое сияние, то понял Булдаков, что и на сей раз поторопился начать плавание.

Почти все без исключения служилые и промышленные люди того времени в полной мере обладали таким завидным качеством, как терпение; годами могли отсиживаться они в острожке или зимовье, годами — медленно, но верно — пробиваться к намеченной цели. А Булдаков по характеру был торопыга, и не желал он ждать милостей от природы. Только что человек с трудом вырвался из ледяных тисков, — так, казалось бы, пережди теперь, не испытывай второй раз судьбу…

А Булдаков без колебаний опять ввел свой коч во льды! И опять застрял среди льдов. И опять понесло его в море и пригнало к устью Лены…

В устье Лены Булдаков обнаружил целую флотилию — восемь кочей служилых и промышленных людей, осторожные капитаны которых предпочли не в пример ему дождаться все-таки у моря погоды.

Среди этих осторожных капитанов Булдаков встретил Андрея Горелого, того самого, что вслед за Москвитиным вышел на берега Охотского моря.

Горелый держал путь из Якутска на Индигирку, в Уяндинское, или Усть-Яндинское, зимовье, где ему, как и Булдакову на Колыме, предстояло сменить приказчика. Горелый хоть и отправился в путь на год позже Булдакова, но оказался удачливее и, как видите, догнал нашего нетерпеливого казака, чему тот, наверное, отнюдь не обрадовался: что ни говори, а год Булдаков потерял и отвечать за это ему одному.

Прикинув, что если и следующую зиму проведет он на Лене, то выйдет совсем худо, Булдаков решил уговорить осторожных капитанов выйти в море, не дожидаясь, пока совсем оно очистится ото льдов. И капитаны, которых зимовка на Лене тоже не устраивала, разрешили себя уговорить. Едва подули «способные» ветры, как флотилия из девяти кочей во главе с Булдаковым покинула устье Лены и «побежала с великою нужою промежь льды» на восток… А в устье Омолоя… В устье Омолоя вновь поджидали мореплавателей коварные льды. — Но на этот раз, объединившись, казаки «просеклись» сквозь льды и вывели свои кочи на свободную ото льда прибрежную воду — вот что значит коллективный труд!

Но видно, так уж было суждено Булдакову — пережить все, что только можно пережить в морском походе по Ледовитому океану. Только одолели льды — стих пособный ветер, и пришлось мореплавателям взяться за весла… Справа — низкий тундровый берег, слева поблескивают застрявшие на мелководье льды, а казаки гребут и гребут себе по тихой воде, словно по озеру плывут. Тихая вода — хорошо, а вот тихий ход, когда август на исходе, а год необычно суров, — это, разумеется, худо. Что Булдаков нервничал, доказывает эпизод, случившийся на следующий день.