Встречи на аэродромах

Встречи на аэродромах бывают разные — и не только с людьми. Нет летчика, которому не запомнились и встречи с предметами, казалось бы, неодушевленными — с самолетами (хотя, кто сказал, что самолет — предмет неодушевленный?)...

Дело было без малого сорок лет назад — зимой тридцать шестого года.

На заснеженном аэродроме, в самом начале плотно укатанной взлетной полосы стоял огромный четырехмоторный самолет. Наверное, сейчас, среди летательных аппаратов наших дней — рядом с каким-нибудь Ил-62 или «Боингом-747» — он не казался бы таким большим. Но тогда, по сравнению с самолетами, выстроившимися на стоянках вдоль границ летного поля, он выглядел настоящим великаном.

Из-за облаков ненадолго выглянуло солнце, и машина сразу вся заблестела: яркие блики пошли по гладкой дюралевой обшивке крыльев и фюзеляжа, засверкали четыре диска вращающихся винтов, зеркально засветились стекла кабин экипажа. Самолет мгновенно приобрел какой-то праздничный, почти сказочный вид.

Впрочем, ему и полагалось выглядеть празднично. Скоростной тяжелый бомбардировщик должен был сейчас впервые оторваться от земли. Первый вылет — едва ли не самое торжественное событие в жизни испытательного аэродрома.

Возле взлетно-посадочной полосы, вдоль линии флажков заняли свои места люди, которые должны были заметить место отрыва, а затем и приземления самолета, зафиксировать специальными приборами — анемометрами — силу ветра — словом, произвести все наблюдения, при помощи которых тогда (вспомним, когда все это происходило) определялись взлетно-посадочные характеристики летательных аппаратов.

Среди вертевшихся у полосы людей был и я — в то время еще совсем молодой сотрудник Отдела летных испытаний Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ), Считалось полезным, чтобы мы — начинающие летчики — прошли через выполнение всех работ, какие только делались на нашем испытательном аэродроме: и наблюдателями полетали, и обработкой результатов полетов позанимались, и — вот так, как сегодня, — на аэродромных замерах побегали. И это действительно было очень полезно — не только потому, что воспитывало в молодежи должный «технический демократизм», умение достойно ценить любую, пусть самую черновую работу, лишь бы она была необходима для дела, но и потому, что такая школа обеспечила нам в будущем, когда мы стали «взрослыми» летчиками-испытателями, полное и надежное взаимопонимание со всеми летающими и наземными участниками летного эксперимента.

Самолет неподвижно стоит на старте. Но неподвижность эта только внешняя. Мы знаем, что в это время внутри машины весь экипаж — и летчики Громов и Рыбко, и ведущий инженер Рахманин, и первый бортмеханик Жилин — напряженно, в полную силу работает: проверяет предвзлетное положение всевозможных ручек, рычагов, тумблеров, показания приборов, действие бортовых устройств.

Проходит минута, другая — и вот из форточки пилотской кабины уже протягивается вверх рука — летчик просит разрешение на взлет. Дежурный по старту выбрасывает черный флажок (управление полетами в то время еще не было радиофицировано). Над полем разносится рев моторов, выведенных на режим полного газа.

Машина трогается с места, медленно набирает скорость... Плавно отходит от земли хвостовое колесо... Все быстрее бежит корабль... Неожиданно (это всегда происходит неожиданно — как выстрел для стрелка, плавно тянущего спусковой крючок) между колесами и снежной поверхностью аэродрома возникает просвет... Несколько секунд разгона над землей... И самолет плавно уходит вверх!

Для нас — команды стартовых замеров — эти секунды довольно горячие: мы бегаем, замеряем, засекаем, пишем в планшеты — словом, действуем по своему прямому назначению. А когда все операции, связанные с замером характеристик взлета, закончены и мы можем оглядеться вокруг, машина уже делает широкий круг над аэродромом.

Еще во время взлета, когда машина, вздымая тучи снежной пыли, с ревом проносилась мимо меня, я все-таки успел разглядеть за стеклами пилотской кабины фигуры летчиков. Бог мой, как высоко они сидят! Добрых два этажа от земли! Как они будут сажать машину?

На посадке летчику надо достаточно точно представлять себе расстояние между колесами самолета и землей. Это известно любому летчику, даже такому малоопытному, каким был в то время я. Но одно дело — точно оценить это расстояние, когда и сам находишься где-то тут же рядом, на каких-нибудь один-два метра выше колес — именно так сидит летчик в кабине легкого самолета. И совсем другое дело — чувствовать изменения высоты, измеряемые какими-нибудь десятками сантиметров, когда сидишь сам на высоте чуть ли не десятиметровой. Попробуйте «на глаз» определить расстояние, скажем, до стены, сначала встав в полуметре от нее, а потом — метрах в пяти. Определите — а затем проверьте сантиметром, — в каком случае ошибка будет больше.