— Эти стихи удивительно точно передают мироощущение старости, — продолжает Таки-сэнсэй. — Они очень близки мне — человеку, которому уже за шестьдесят. Мне приятно видеть их перед собой на стене, я испытываю при этом отрадное чувство…
Да, строки Ду Фу прекрасны, они о многом говорят умудренному опытом жизни и борьбы поэту Таки Сигэру. И все же мне кажется, что цветы предстают взору японского поэта отчетливо, во всем их красочном многоцветье — цветы неувядающей жизни. Ведь не случайно всего несколько лет назад Таки Сигэру написал стихотворение, преисполненное надежды, что еще расцветут цветы на его земле, цветы лучшей жизни. Свое стихотворение он назвал «Цветы морского прилива».
…Уезжать не хотелось, но путь предстоял немалый. Прощаясь, я вновь и вновь оглядывал комнату, стараясь запечатлеть в памяти ее неповторимый облик. И казалось, будто Таки-сэнсэй негромко читал любимые строки великого Ду Фу, созданные тысячу с лишним лет назад и начертанные каллиграфической вязью на свитке, висящем в стенной нише.
На обратном пути из головы не выходили слова, сказанные поэтом: «В этих местах русские еще никогда не бывали…»
«Почти Басё!»
Начало второго тысячелетия нашей эры ознаменовалось в Японии появлением прозаического произведения, какого не знала тогдашняя литература Европы. Академик Н. И. Конрад так перевел его название: «Повесть о блистательном принце Гэндзи». Автором его была придворная дама Мурасаки Сикибу.
В последний год XIX столетия, весной, когда апрельские вишни расцветали белым и розовым цветом, в городке Кумамото в семье, носящей самую распространенную в Японии фамилию — Сайто, родилась девочка. А семьдесят лет спустя, будучи известной поэтессой, она подарила мне свою книгу, надписав ее каллиграфическим почерком.
Почему я связал два этих имени, разделенных почти десятью веками? Хотелось напомнить о малоизвестном массовому читателю факте: о завидной судьбе женщин в истории японской литературы. Именно женщины почти полтораста лет задавали тон в литературе на стыке двух тысячелетий, именно они оставили потомкам свои творения на родном языке. Мужчины же, всегда и всюду кичившиеся своей ученостью, сочиняли на иностранном языке — китайском. «Мужские» книги, умозрительные шедевры тех лет, в основном канули в Лету. Слабый же пол оказался прозорливой — родной язык в отличие от чужого не испытал прихотей моды. Язык пережил века, а с ним и «женские» книги.
В последующее время мужчины, перенявшие опыт писательниц, вытеснили дам с японского Парнаса. «Женский» ренессанс наступает в конце XIX в., а наш век полностью возвращает женщине если не ее привилегированное положение в литературе, то во всяком случае равные права с литераторами-мужчинами.
Яркой звездой взошла в лирической поэзии нового времени поэтесса Есано Акико. Ее прославленный сборник танка «Спутанные волосы», изданный в начале века, известен далеко за пределами Японии. Она затмила даже славу супруга — популярного поэта-романтика Ёсано Тэккан. В наши дни в жанре танка успешно выступает и переводившаяся у нас Асида Такако, возглавляющая журнал «Синкадзин» («Новый поэт»), Я знаю написанные верлибром отличные стихи осакских поэтесс Минатоно Киёко, Фукунака Томоко и токийской поэтессы Сиба Мацуё, чье стихотворение о бедной «Жанне Прохоренко из японской пекарни» произвело на меня не меньшее впечатление, чем встречи с автором и ее коллегами по перу.
Упомянутый ренессанс коснулся не только поэзии, но, пожалуй, еще больше прозы. Назову несколько имен.
Миямото Юрико. Выдающаяся пролетарская писательница.
Ногами Яэко. Еще в 30-е годы ее причислили к сонму ведущих «писателей-гуманистов».
Мацуока Ёко. До недавнего времени президент японского Пенклуба.
Сато Киоко. Театровед, первая из японских женщин, получившая в СССР ученую степень кандидата искусствоведения.