Кто имел силу пережить, тот должен иметь мужество помнить, — писал Герцен: Огума же не только помнил о прошлом — о горькой жизни в нужде и голоде, он говорил об этом во весь голос. Его поэзия была исполнена пафоса борьбы, его стихи «вносили бодрость в литературу того времени, в которой начинал ощущаться дух пораженчества».
Об Огума можно сказать словами Китамура Тококу, революционного поэта конца XIX века: «Человек рожден для борьбы, но бороться надо не ради самой борьбы, а потому, что в жизни есть вещи, против которых нужно бороться. Бороться можно мечом, можно и кистью, и тогда кисть не отличается от меча». Сам Огума раскрывает свое жизненное кредо в стихотворении «Действительность канатоходца»:
Огума прекрасно знал жизнь, видел ее исторические закономерности. Верность правде жизни, свежесть, сочность поэтической образности делают его творения прекрасными и неповторимыми. Великое соседствует в стихах Огума с малым, непреходящее с мимолетным. Под куполом неба с мириадами застывших в нем звезд слышится плач ребенка и шепот матери, бродит смешной чудак, продающий денежный пепел, тоскуют о счастье суеверные проститутки, едет в Маньчжурию — быть может, на смерть! — бывший босяк, которого распирает радость оттого, что одет он в новехонький казенный мундир.
Все это реальные образы реального японского мира. Огума видит жизнь без прикрас, такой, какой была она для миллионов его соотечественников:
Вступление Огума в строй поэтов-борцов совпало с периодом ослабления японского пролетарского движения, однако перо в его руке всегда было разящим мечом. В «Стихах на коне» Огума сравнивает свою жизнь с поединком между полицией и преступником. Поэт с гордостью заявляет, что он — коммунист и не станет трусливо жить на коленях, ибо он в тысячу раз сильнее врагов, у которых против него только одно оружие — репрессии.
«Стихи на коне» — такие пишутся в походе, во время боя, с ними идут в атаку и на штурм — ключ к пониманию мировоззрения Огума. Быть поэтом, в представлении Огума, — значит быть впереди идущих на штурм. Это — программное стихотворение поэта, свидетельствующее о том, что он сумел сохранить верность революционным убеждениям и в условиях жесточайшего террора наступившей «эпохи полумглы», а затем и «эпохи мрака».
Стихи написаны в 1934 г., когда уже не стало Кобаяси Такидзи, погибшего от пыток в полицейском застенке, когда были арестованы главные руководители созданной, по так и не приступившей к деятельности Японской лиги пролетарской культуры, когда под натиском репрессий «чрезвычайного времени» Союз пролетарских писателей принял решение о самороспуске.
1934 год — это начало периода шатаний и разброда, завершившегося для некоторых прогрессивных писателей (например, Хаяси Фусао) прямой изменой пролетарскому делу, переходом на сторону фашизма. Культивируется так называемая свобода творчества (каждый пишет «что хочет» п «как хочет»), отказ от остроактуальных политических проблем времени.
С горечью за отступников пишет Огума в стихотворении «Политика — моя возлюбленная»:
Корабль пролетарской литературы Японии получил пробоину и накренился. Писатели-отступники, анархистски настроенная интеллигенция, «авангардисты», себялюбцы и трусы — вся эта накипь схлынула прочь. Тем ясней и отчетливей увидели люди подлинных рыцарей революции — пусть немногих, но несломленных, непокоренных. Среди них был и Огума. В этот период творчество его переживает расцвет. «Я — придворный поэт революции!» — с гордым достоинством заявляет Огума.