Был 1922 год. Вскоре Сергей Александрович уехал за границу, а когда вернулся на родину, поселился у Г. А. Бениславской в Брюсовом переулке, 2/14, и что примечательно, хозяйка спала на полу, а Есенин – на кровати, и это не смущало поборника необыкновенности.
Собственного жилья в Москве поэт не имел, но это не значит, что он не хотел этого. Друзья хлопотали за него перед Троцким и перед Луначарским, в Моссовете и в Союзе писателей. Всё было тщетно. Почему? В. Ф. Ходасевич, современник поэта, свидетельствует:
– Так «крыть» большевиков, как это публично делал Есенин, не могло и в голову прийти никому в советской России. Всякий, сказавший десятую долю того, что говорил Есенин, давно был бы расстрелян.
Какие уж тут квартиры! Разве что за железной решёткой с часовым у дверей? Но советская власть разобралась с последним поэтом деревни несколько по-другому…
Шутка.
Из заграницы Сергей Есенин привёз десяток неподъёмных чемоданов всяческого добра, среди которого были цилиндр и чёрная накидка на белой шёлковой подкладке. Однажды в этом опереточном наряде он разгуливал с начинающим писателем В. П. Катаевым по ночной Москве, пугая редких прохожих. На углу Тверского бульвара и Никитских ворот друзья заметили дряхлого извозчика, уныло ожидавшего клиентов.Извозчик дремал на козлах. Есенин осторожно подошёл к дрожкам, вскочил на их переднее колесо и, заглянув в лицо старика, пощекотал ему бороду. Извозчик очнулся, увидел барина в цилиндре и решил спросонья, что спятил. А пассажир из прошлой жизни (при царе-батюшке) предложил:
– Давай, старче, садись на дрожки, а я сяду на козлы и лихо тебя прокачу! Хочешь?
– Ты что? Не замай! – испугался извозчик. – Не хватай вожжи! Ишь фулиган! – закричал он в испуге и пригрозил позвать милицию. Но тут произошло чудо: Есенин вдруг улыбнулся прямо в лицо хозяина дрожек такой добротой, ласковой и озорной улыбкой, его детское личико под чёрной трубой шёлкового цилиндра осветилось таким простодушием, что извозчик вдруг и сам засмеялся всем своим беззубым ртом. После этого они трижды поцеловались, как на Пасху. И мы ещё долго слышали за собой бормотание извозчика не то укоризненное, не то поощрительное, перемежающееся дребезжащим смехом.
…Этот рассказ о Королевиче, как называет Валентин Петрович великого поэта, озорника и буяна, он закончил многозначительной фразой:
– Это были золотые денёчки нашей лёгкой дружбы. Тогда он ещё был похож на вербного херувима.
Предчувствие.
В 20-е годы XX столетия в Кривоколенном переулке Москвы располагалась редакция первого толстого советского журнала «Красная новь», вокруг которого крутились все поэты и писатели того времени. С напором, присущим почти всем провинциалам, «атаковал» журнал и одессит В. П. Катаев. За короткий промежуток времени он познакомился в редакции со всеми знаменитостями. Да что познакомился! Со многими подружился, а с некоторыми сошёлся на «ты».Об одном из таких сближений Валентин Петрович писал позднее: «Однажды по дороге в редакцию я познакомился с наиболее опасным соперником Командора, широко известным поэтом – буду называть его с маленькой буквы королевичем, – который за несколько лет до этого сам предсказал свою славу:
По-видимому, многие из читателей сразу вспоминают автора этих строк – гениального русского лирика С. А. Есенина. Но классик (или почти таковой) был не слишком высокого мнения о своих читателях, поэтому дал весьма обстоятельную расшифровку личности Королевича[21]
: «Он был в своей легендарной заграничной поездке вместе с прославленной на весь мир американской балериной-босоножкой, которая была в восхищении от русской революции и выбегала на сцену Большого театра в красной тунике, с развёрнутым красным знаменем, исполняя под звуки оркестра свой знаменитый танец „Интернационал“».Из дальнейшего описания истории покорения Королевичем Босоножки все сомнения рассеиваются, и читатель понимает, что речь идёт именно о Есенине и его заморской супруге Айседоре Дункан. Это, конечно, сразу и многократно увеличивает интерес к случайному знакомству, происшедшему как бы на наших глазах.