Встречи на московских улицах

На углу Пречистенки и Гоголевского бульвара Анна Андреевна с необыкновенной остротой почувствовала: поэт прозревает свою судьбу! Слова о готовности к смерти были цитатой из поэмы «Гондла» его кумира Н. С. Гумилёва. Говоря о своём конце, Мандельштам думал о благородном и прямом пути супруга Ахматовой. А она, ещё не пережившая свою потерю, вдруг поняла: предстоит следующая. Так и осталась в её сознании эта встреча немым укором в своей бесполезности, в невозможности помешать року.

Прости меня. Н. П. Кончаловская часто бывала у поэта Михаила Герасимова и его красавицы – жены Нины, которые жили в Доме писателей (№ 25). Туда захаживали поэты Кириллов, Грузинов, Клычков, прозаик Михаил Никитин. В 1934 году Наталья Петровна познакомилась у Герасимовых с Павлом Васильевым, который в это время приударял за Ниной:

Опять вдвоём,
Но неужели,
Чужих речей вином пьяня,
Ты любишь взрытые постели,
Моя монгольская княжна.

Кончаловская только-только вернулась из Америки после шестилетнего пребывания в ней. Она хорошо говорила по-английски, писала стихи, пела американские песни и, подражая неграм, ловко выплясывала их танцы, подпевая себе. В литературной среде Наталья Петровна пользовалась успехом. Увлёкся ей и Павел Васильев.

Первое впечатление о нём было неприятное: невзрачный, худой, скуластый, с хищным разрезом зелёных глаз, властным очертанием рта и капризно оттопыренной нижней губой. В манерах он был развязен и самоуверен, много курил, щурясь на собеседника и стряхивая пепел от папиросы куда попало. Молодую и интересную женщину Павел подкупил чтением своих стихов:

– Стоило ему начать читать стихи, как весь его облик неузнаваемо менялся, в нём словно загорался какой-то внутренний свет. Глубокий, красивого тембра голос завораживал. Читал он обычно стоя, читал только наизусть, даже только что написанные стихи, выразительно жестикулируя, и лицо его, с тонкими, трепещущими ноздрями, становилось красивым, вдохновенным, артистичным от самой природы. Это был подлинный талант, всепобеждающий, как откровение, как чудо.

Васильев не на шутку увлёкся Натальей Петровной. Стал встречаться не только у Герасимовых, но и у скульптора Златовратского и у старой поэтессы Марьяновой, которая обожала Павла и устраивала вечера с чтением его стихов. После каждой из этих встреч поэт провожал даму на Большую Садовую. Часто они бродили по летнему ночному городу, встречая рассвет на набережных Москвы-реки. В стихотворении «Горожанке», посвящённом Кончаловской, Васильев описывает эти прогулки:

Мы с тобою в городе как дома.
Дождь идёт. Смеёшься ты. Я рад.
Смех знаком, и улица знакома,
Грузные витрины Моссельпрома,
Как столы на пиршестве, стоят.

Голову закинув, смейся! В смехе,

В громе струй, в ветвях затрепетав,
Вижу город твой, его утехи,
В небеса закинутые вехи
Неудач, побед его и слав.
Дождь идёт. Недолгий, крупный, ранний.
Благодать! Противиться нет сил!
Вот он вырос, город всех мечтаний,
Вот он встал, ребёнок всех восстаний, —
Сердце навсегда моё прельстил!

Кроме «Горожанки» Васильев посвятил Кончаловской ещё стихотворения «Шутка», «Клятва на чаше», «Послание к Наталье», «Стихи в честь Натальи». Ближе всего к себе Наталья Петровна считала «Шутку»:

Негритянский танец твой хорош,
И идёт тебе берет пунцовый,
И едва ль на улице Садовой
Равную тебе найдешь.

И покуда рядом нет Клычкова,

Изменю фольклору – каково!
Румба, значит. Оченно толково.
Крой впристучку. Можно. Ничего.

Только не забудь, что рядом с нами,

Разбивая острыми носами
Влаги застоялый изумруд.
По «Москве» под злыми парусами
Струги деда[23] твоего плывут.

Свои отношения с поэтом Наталья Петровна считала дружескими и романтично-целомудренными. Васильев на этот счёт был несколько иного мнения и с присущим ему не знающим границ воображением писал: