Встречи на Сретенке

- Чем? - Этот вопрос тоже удивил его. - Кто как... В основном, неожиданностью нападения, отмобилизованностью немецких войск, их техникой... Короче, каждый по-своему... - начал было он, но она прервала его:

- Расскажи теперь, как вообще живешь? Какие планы на будущее?

- С сентября институт...

- Да, твоя мать говорила... Вот видишь, сразу в институт, а кто-то сразу на завод пойдет. К счастью, после этой войны не будет того, что получилось после первой мировой.

- А что было после той?

- Разве не знаешь? Не читал?

- Да, вспомнил... Инфляция, безработица, люди пришли с войны и не могли найти себе места.

- Именно, - подтвердила тетушка. - Ты наелся?

- От пуза, говоря по-солдатски, - улыбнулся он.

- Так вот, Володя, карточки... Поедешь, я тебе дам адрес, и там на первом этаже найдешь, где выдают продукты. Захвати рюкзак, а то в одной руке тяжело будет нести. Паек на целую неделю.

- У меня вещмешок.

- К тебе еще одна просьба. Ты сможешь приходить хотя бы два раза в неделю и читать мне? Я сейчас очень плохо вижу, а для своей книги мне нужно кое-что перечитать. Я буду платить тебе или отдавать часть пайка. Как захочешь.

- Что ты, тетя Варя, зачем? Я и так...

- Не спорь. Это работа, и ты должен получать за нее вознаграждение. Договорились?

- Да, но, право, ни к чему какая-то оплата, мы же родственники.

- Повторяю, не спорь. Я упрямая старуха. Будет так, как я решила. - И в нотках ее голоса пробилась старобольшевистская твердость.

На обратном пути Володька не раз поправлял вещмешок, оттягивающий спину. Когда приволок все это в теткину квартиру, она, поблагодарив, стала откладывать часть продуктов для него. Володька пробовал протестовать, но тетка не желала ничего слушать.

- Грудинку я не ем, Володя... Жирную рыбу тоже. Это мне не нужно. Крупа у меня осталась... - и так далее и тому подобное.

Половина принесенного попала в его вещмешок. Это было целое богатство, и хотя чувство некой неловкости присутствовало при этой дележке, все же он был рад, что принесет что-то в дом, тем более никаких прибавок к карточному пайку у него не будет.

Но мать этой радости не разделила, наоборот, возмутилась тем, что Володька принял подношение.

- Ты обязан помочь ей без всякой "благодарности" с ее стороны. Больше этого не делай, - сказала она с необычной для нее резкостью.

- Я отказывался, мама...

- Значит, плохо отказывался!

- Но она предложила мне работу: приходить к ней два раза в неделю и читать нужные ей книги. Сказала, что каждая работа должна быть оплачена. Возможно, то, что я принес, аванс, так сказать...

- Это другое дело.

...Теперь Володькина неделя была заполнена двумя вечерами у тетки и днем получения продуктов. Однажды, выходя из ворот серого дома на набережной, он натолкнулся на пьяного инвалида, который попросил прикурить, а прикурив, бросил взгляд на Володькин мешок.

- Оттуда прешься? - спросил хмуро.

- Это я для тетки...

- Знамо, не для себя... Кто у тебя тетка-то? Начальство какое?

- Старушка она, персональный пенсионер. Революцию делала.

- Революцию, говоришь, делала? Старенькая уже, значит... Ну, она-то заслужила, - сказал инвалид. - Ладно, бывай...

Тянуть с институтом больше было нельзя, и Володька отправился на Садово-Спасскую поглядеть полиграфический, поговорить с поступающими, разузнать все подробно и, если понравится, подать заявление о переводе. Он потолкался среди будущих студентов, в большинстве сопливых девчонок, худеньких, неважно одетых, некоторых с косичками -- прямо детский сад. Он старше их на семь лет, это же чертовски много! Закончит институт в тридцать! Тридцатилетние на фронте казались уже пожилыми мужчинами - и жены были почти у всех, и детишки. А он, Володька, только на ноги встанет, только институт к этим годам окончит.

Он прошел по институтским коридорам, заглядывая в аудитории, и как-то не представлялось, что скоро сидеть ему за столом с карандашиком и записывать лекции... Все это казалось смешным и страшно несерьезным... Он тоскливо огляделся в надежде увидеть хоть одного фронтовика, чтоб перекинуться словом, и наткнулся на парня, стоящего у стены, в форме, в "кирзяшках" и с палочкой. Тот тоже выглядывал, вытянув шею, кого-то из фронтовой братии и, заметив Володькин взгляд, заковылял к нему.

- В какой курятник попали! А? Хотя чего я, не курятник - цыплятник, сказал он, кивнув на щебечущих в коридоре девчушек.

- Да, чудно... - вздохнул Володька, улыбнувшись.

- Ты на какой факультет поступаешь?

- Я перевожусь... Из архитектурного. Наверное, на редакционно-издательский пойду.

- На художественное отделение?

- Видишь, - протянул Володька руку. - Пока на литературное, если что выйдет, научусь левой, перейду.

- А у меня кость на ноге раздроблена. Гноится до сих пор рана. Говорят, надолго это. Ну, давай знакомиться. Коншин... Лешка. Пойдем перекурим это дело, - он улыбнулся и взял Володьку за локоть.

Они вышли на улицу... К Коншину подошла девушка в военном, но без погон.

- Ну как, Леша, решил? - спросила она.

- Решил, - почему-то грубо ответил тот и добавил: - Иди домой, я вот с товарищем поговорю.

- Я подожду, Леша, - она отошла в сторону.