Встречи с искусством

У Зины складываются свои, особые отношения с искусством. Бегункова знает, что в наше время искусство ценится, разбираться в нем престижно. И человек, который любит искусство, разбирается в нем, достоин всяческого уважения. Бегункова понимает, что прекрасное призвано осуществлять высокую роль учителя жизни, воспитателя. Девочка растет, она, как всякий растущий человек, познает мир, сталкивается с проблемами и честно старается решать их с помощью тех идей, которые предлагают ей взрослые «из уст в уста» и посредством произведений искусства. Но это стремление «научиться» носит несколько механический оттенок, он понимается чересчур прямолинейно. Мечется, мечется девочка-подросток, примеряя к себе то одну, то другую мысль, то одну, то другую роль, то одну, то другую линию поведения. Вот выступает она в классе так правильно (но так жестоко!), обвиняя кого-то в беспринципности. Вот учит она наизусть письмо пушкинской Татьяны к Онегину. Декламирует, актерствуя, не в силах освоить содержания и чувств, в строки вложенных,— что чувствует и пожилая учительница, улавливая слишком жесткие интонации, это чувствуем и мы. Но окончательно убеждаемся, что это так, когда видим, как девочка вслед за Татьяной объясняется в любви другу своего брата, человеку, который куда старше ее по возрасту. Ситуация по сюжетной линии «онегинская», по внешнему рисунку взята напрокат из западного кинофильма, явно безвкусная. Довольно вульгарная, пошлая. Не случайно тот, кому Бегункова сообщает о своем чувстве, груб с ней: неплохой и скорее всего добрый мужчина жестоко учит ее, понимая, что за словами Зины ничего не стоит, кроме актерства, стремления поинтересничать.

Вот тебе и столкновение с великим искусством! Но искусство в этом меньше всего виновато.

А что же виновато?

Авторы «Писем» пунктиром, чуть-чуть, без нажима показывают, что девочке не хватает нравственного опыта, для того чтобы искусство стало подлинным двигателем ее духовного развития. Негде девочке было этого опыта набраться.

Отца Зины мы не видим, да и существовал ли он для нее? Мать, в чем-то провинившаяся перед обществом, отбывает наказание, и Зина в себе самой строго ее осудила, «вычеркнула» из своей жизни, как вычеркивают позорную страницу. Дом бытовой у Зины есть — это дом ее брата. Там ее сытно кормят, хорошо одевают, но в душевный мир заглянуть то ли не хотят, то ли не умеют.

У Зины нет дома в большом и важном смысле этого слова. Нет дома не с традициями даже (традиции подчас передаются, как эстафетная палочка, не затрагивая детской души), нет дома с устоями. Устоявшимся ритмом, устоявшимся стилем отношений, устоявшимся, своим, неповторимым духовным климатом. Такие устои нужны, чтобы уже в детстве складывалась четкая система ценностей, чтобы ощущалась незыблемость понятий «честь», «добро», «правда». Чтобы эти понятия не брались на время и напрокат в подобающем случае, а творились ребенком, входили в плоть и кровь, жили, развивались и определяли поступки взрослеющего человека.

Вспомним дневник Марины. Из него очень легко извлечь одну мысль: всему свое время. Ребенок, не научившийся играть, фантазировать, домысливать в дошкольном возрасте, не обретет этих качеств позже, будет воспринимать искусство несколько прямолинейно. Есть время, когда особенно сильно на растущего человека действуют музыка и поэзия, — это ранняя юность. Сколько на свете людей, не любящих поэзию, не понимающих ее и, что особенно грустно, не желающих понять, — им в юности не попалась книга, показавшаяся чудом. Хотя бы одна книга подлинно прекрасных стихов, прочитанных неспешно, не для урока, для себя. Интерес к живописи, к архитектуре тоже приходит примерно в это время, может быть, чуть позже...

Позвольте, но разве школа проходит мимо искусства? Конечно, нет, но так уж устроен человек, что весь сегодняшний опыт осваивается, если он «ложится» на предыдущий. Как ветки на дереве: одна вырастает из другой. И в этой цепи первое звено — дом, семья. Здесь берут начало важнейшие потребности, интересы, приводящие человека к глубокому, творческому общению с произведениями искусства. Здесь формируются качества, позволяющие это искусство глубоко и активно воспринимать. У Зины Бегунковой выпал очень важный, может быть, самый важный этап приобщения к искусству. Оттого и нет опережающего развития — она опаздывает, и это отставание губительно.

Уже говорилось, что Зине очень хочется стать хорошей, интересной, неповторимой. Она умная, хваткая девочка. Она первая там, где нужно чему-то следовать, исполнять предписываемое правило. Но сталкиваясь с людьми тонкими, сложными, не пользующимися примитивными внешними стандартами поведения (а именно такова молодая учительница, забравшая к себе домой Зину), девочка чувствует себя беспомощно. И все, что она восприняла в искусстве, ей в отношениях с этой учительницей не годится — все это неосвоенное, сложенное в памяти, как набор внешних рецептов.