Встречи с искусством

Только что же создает Маша? Не себя — свой собственный образ. Очень своеобразная форма эгоизма — в конечном счете все замкнуто на ней, на Маше, а личность теряется, растворяется в суетности, чужих оценках и мнениях, в погоне за престижем.

Нет, снобизм гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд. Приучая человека к поспешному, неглубокому и предвзятому отношению к искусству, он формирует устойчивые отрицательные черты, приметы личности. Юный сноб, как правило, самодоволен — умнее его нет. Мнение других — «непосвященных» — его не интересует, он, если и вынужден его выслушать, не станет с ним считаться. А это уже шоры, мешающие освоению информации (хотя сноб держится именно на ней, ею питается). Именно поэтому «первый умник» так часто останавливается в развитии, с годами превращается в откровенного глупца и невежду.

Снобизм — заболевание не столь уж редкое. И что особенно настораживает: поражает оно, это заболевание, ребят не всегда из семей откровенных интеллектуальных потребителей, подчас снобы вырастают и там, где к духовной пище относятся вполне нормально. Не так давно мне привелось быть в Третьяковской галерее с тринадцатилетним мальчиком, сыном моих знакомых, людей милых, интересных, тружеников-ученых. Каково же было мое удивление, когда мимо полотен Крамского, Репина мой юный спутник прошел быстрым шагом. Так и не смогла я заставить мальчика всмотреться в них, что-то увидеть, о чем-то подумать. «Ведь это же передвижники?— полувопрос-полуутверждение, обращенное ко мне.— Что может в них быть нам интересным? Скучный реализм». Все эти заявления были для меня полной неожиданностью. Мальчик, я знала, пришел в Третьяковку в первый раз, о передвижниках знал не больше, чем сказал, не представлял толком эпоху, в которую они жили, да и вообще изобразительным искусством дотоле не интересовался.

Мои предположения подтвердились: незадолго до нашего похода в доме приятелей шел бурный, но довольно невнятный разговор о русской живописи. Кто-то из пришедших к ним гостей весьма пренебрежительно отозвался о передвижниках, не раскрывая своей позиции: «Да скучно все это». Кто-то возразил, но тоже без аргументов: «Репина и Крамского всегда считали большими художниками». Мальчишке в тринадцать лет захотелось передо мной выглядеть неожиданным, не стандартным, «считать не как все». Из недавнего разговора он взял напрокат суждение, интонацию. К сожалению, при этом из круга интереса выпала сама суть дела. Вряд ли мальчик захочет в ближайшее время вернуться к передвижникам, присмотреться к ним. Поза перешла в негативное отношение, и целый большой, важный этап в истории развития нашего искусства остался в тени. Вернется ли он к нему? Не повторит ли свое верхоглядское заявление впредь и уж без вопросительных ноток?

Так ли уж редко в наших домах ведутся «оценочные» разговоры о кино, театре, музыке, живописи? Не слишком ли легко мы бросаем о чем-то — «скучно», «ерунда», «пустяк». Для нас эти «свернутые» оценки — конспект реально продуманного, пережитого, отвергнутого в результате внутренней работы. Младший же отрывает оценку от содержания и превращает ее в одну из букв легкого, ни к чему не обязывающего общения с окружающими.

Нет, я не призываю к осторожничанью, к боязни оценить произведения искусства искренне и нелицеприятно. Кому-то и впрямь могут не нравиться передвижники. Но за неприятием серьезной работы всегда должно чувствоваться уважительное отношение к труду, к искусству как таковому, к сложному процессу отражения действительности. Право на отрицание, как и любое право в жизни, надо заработать, заслужить.

* * *

Четыре встречи... Четыре характера... Разные отношения с искусством. Прекрасное будит фантазию, но когда только фантазию, в ущерб прочим качествам — формируется Кларисса. Прекрасное дарит наслаждение, но когда только наслаждения ждут от искусства — появляется Саша. Прекрасное действует на человека с помощью эмоций, но когда эмоции давят в человеке мысль,— рождается чувствительная Вера. Прекрасное несет в себе новую информацию, но когда за этой информацией гоняются и только ее, как изюм из булки, «выколупывают» из всякого явления искусства — появляется Маша...

Можно ли сказать, что такое урезанное и перекошенное прекрасное вредно? Пожалуй, не будем столь категоричны, не скажем сразу «да». Понадеемся на то, что каждый из наших ребят развивается, и сегодня они не такие, какими были вчера, а завтра станут иными, не похожими на сегодняшних.

И не самые удачные, не слишком обогащающие встречи с искусством могут пробудить новые потребности, толкнуть к новому, более глубокому общению с прекрасным. Да разве только они? От всего хода развития личности будет зависеть, как сложатся отношения человека с искусством. И от нашего, родительского, воздействия на детей тоже.

Чтобы «подтолкнуть» ребенка к общению с искусством, нам нужно понять, что же мы ждем от эстетического воспитания? Какие результаты наших усилий мы хотим увидеть? Помните, именно такую цель мы ставили в самом начале этого разговора.