— Да, лисицу убить легко, — продолжал Михаил. — Потому легко, что она дура набитая. Это не волк. Иногда за одну ночь трех, даже четырех убьешь. Однажды еще с вечера подбежала ко мне лисица. Выстрелил я в нее и оставил на месте. Упала она на бугорок и на снегу растянулась так, что ее шагов на пятьдесят видно. Прошло с полчаса. Гляжу, по полю вторая лисица идет. Учуяла она убитую, осторожно подошла к ней, а потом ухватила ее зубами за шею и поволокла к оврагу. Выстрелил я — убил и эту. Наверное, не больше получаса прошло, как заприметил я третью лису. Еще издали увидел ее. Идет она по следу первой и так старательно снег вынюхивает. Только не подошла близко. Издали завидела убитых, постояла немного, а потом давай их сторонкой обходить. Обходит, вглядывается, носом тянет — видно, кровь учуяла. Вот так, обходя убитых лисиц, она почти целый круг сделала и как раз нарвалась на засадку, только с другой стороны подошла. Часа два после этого просидел я зря, замерз совсем, хотел было домой идти, да гляжу, прямо из деревни ко мне по дороге трусцой еще лисица бежит. Эта долго ждать не заставила — убил и четвертую.
— Неужели, Михаил, волк, как и лисица, впросак попадает?
— Ну, нет... волка с лисой равнять нельзя. Сказал я тебе — лисица набитая дура, а волк против нее вроде мудрец. Иной раз без ружья близко подпустит, а вот с ружьем подойти трудно.
— Значит, осторожный зверь?
— Куда уж быть осторожней! — развел руками мой собеседник.
— А ведь я, Михаил, не случайно тебя об этом спрашиваю. Пришлось мне когда-то слышать, что один из охотников в горах Средней Азии наткнулся однажды на сотенную волчью стаю и за 15 минут застрелил 15 хищников. Правда, это давно случилось, может быть, в то время и волки не такими осторожными были, а все-таки не могу поверить этим рассказам. Вот мне и хочется о волчьей осторожности у тебя, старого охотника, выяснить.
— А что выяснять-то, вранье все это, и только, — огрызнулся Михаил и, окинув меня недружелюбным взглядом, стал подниматься по склону лесного оврага.
— Да за что же, Михаил, на меня-то сердишься?
— Да ну тебя с твоими сказками. Лучше слушай, — поднял он руку, — хорик кричит.
Я замер на месте и прислушался. «Биб-биб-биб-биб-биб», — из-за невысокого лесного увала донесся до нас странный голос персидской белки. «Биб-биб-биб-биб», — откликнулся на него другой с противоположной стороны леса. Я быстро пошел в том направлении.
— Куда ты? Не надо спешить. Разве найдешь белку в такой чаще? — остановил меня Михаил. — В Понзоре их много, и утром они кричат часто, так что найти их будет нетрудно.
Я остановился.
«А все же как странно кричит эта белка», — думал я, прислушиваясь к незнакомому звуку.
Наступил вечер. Среди лесной чащи мы с Михаилом расчистили небольшую площадку и развели костер. Веселый огонек отогнал темноту ночи, и в глухом незнакомом лесу стало тепло и уютно как дома.
— А все-таки, Михаил, как же ты волков стрелял? — обратился я к своему товарищу, когда мы закончили скромный ужин.
— Как стрелял? Да известно как. Подойдет близко к засадке, то есть на верный выстрел, значит, мой, а учует, не подойдет — значит, зря ночь просидел. Только зверь очень строгий, просто так не убьешь — много времени и терпения от охотника нужно.
И Михаил рассказал о своих зимних охотах на серых хищников так образно, что я как будто сам с двустволкой в руках в ожидании волка сидел в яме, выкопанной на склоне холма близ шоссейной дороги.
Когда я проснулся, стояло серое осеннее утро. Густой непроницаемый туман заполз в ущелье и низко повис над вершинами крупного леса, скрыв от взора безлесные высокогорья. Какая-то особенная тишина и теплая сырость окружали нас. Казалось, замерло все живое. Неподвижно стояли еще покрытые сырой поблекшей листвой деревья, кругом ни шелеста, ни голоса лесной птицы. Вопреки вчерашним словам моего спутника молчали и белки.
Вскипятив на костре чайник и наскоро закусив, мы собрали свои пожитки и разошлись в разные стороны. Михаил вновь стал подниматься в гору, надеясь на снежных полях близ перевала отыскать след медведя, а я медленно пошел вдоль склона в надежде встретить персидскую белку. Отыскивая зверьков, я часто останавливался, всматривался в ветви больших деревьев, прислушивался к слабым лесным шорохам. Но белок не было видно. Лес оставался неподвижным и молчаливым, как будто еще не проснулся после долгой осенней ночи.
Вдруг кругом стало светло. Сплошная пелена тумана разорвалась на небе, и яркие лучи солнца залили лесную чащу.