Встречи со Сталиным

И вполне понятно, что, чувствуя такое колоссальное доверие, летчики стараются сделать все отлично, оправдать это доверие, находят в себе новью и новые силы, чтобы выполнить порученное дело.

Я не знаю, спит ли товарищ Сталин в то время, когда идут перелеты. Думаю, что спит очень мало, ибо знаю, с каким волнением следит он за ходом полета, интересуется каждой деталью, каждой мелочью. Любая радиограмма с воздуха немедленно докладывается товарищу Сталину. Каждый час, непрерывно он в курсе всех событий. А когда перелет кончается успешно, товарищ Сталин радуется вместе с нами и даже больше нас. Он вызывает нас к себе, расспрашивает о подробностях перелета, интересуется нашими впечатлениями, заставляет рассказывать о самочувствии, заботливо спрашивает, не устали ли мы, не нуждаемся ли в чем-нибудь.

Советские летчики платят товарищу Сталину за любовь неизбывной любовью. Для нас нет ничего дороже, чем Сталин. За него, за его идеи, за его правду мы готовы итти в огонь и в воду, готовы биться с любым врагом. Советская авиация, воспитанная, взлелеянная Сталиным, стоит вокруг Сталина, вокруг большевистской партии стальной стеной.

Нет в мире такой силы, которая могла бы покачнуть несокрушимую стену советской авиации. По первому кличу, раздавшемуся из Кремля, со всех концов нашей любимой родины поднимутся в воздух тысячи и тысячи грозных боевых машин, тысячи и тысячи сталинских летчиков, готовых сражаться, разить и побеждать.

И. Гудов Депутат Верховного Совета СССР ОН ЗОВЕТ НА ПОДВИГИ ПЕРЕД РОДИНОЙ

Когда я вспоминаю о счастливых днях встреч с товарищем Сталиным, когда я думаю о товарище Сталине, мне всегда вспоминаются слова Валерия Чкалова:

— В богатом, многообразном русском языке нет другого, более глубокого, более теплого слова, чтобы выразить наши чувства, чем слово Сталин!

Это он вызвал к жизни мощное стахановское движение, воспитывал и учил стахановцев, помогал ломать сопротивление врагов и маловеров — он, великий преобразователь жизни, наполнивший наше существование радостью и довольством.

Как и многие люди моего поколения, я вырос вместе со своей страной.

Глухая деревушка в Калужской губернии. После смерти отца остался только разоренный двор. Чтобы прокормить меня, мать ходила по деревням и просила милостыню.

Сильно печет летнее солнце. На улицах — ни души. У развалившегося сарая в тени лежит собака и, высунув язык, тяжело дышит. Маленький дом наш покривился. Старая дранка на крыше местами вывалилась — это сверху, с дороги, мальчишки и пьяные швыряют иногда камнями. Трава покрыта пылью.

Внизу, в овраге, где находится наш, дом, особенно душно. Ручей пересох, и вдоль его русла стоят зеленые лужи. Я на пороге дома жду мать. Мне очень хочется есть, а ее все нет…

Только вечером на дороге показался человек. Это мой двоюродный брат — большой, суровый мужик. Посмотрел он на наше хозяйство, вздохнул, положил руку мне на голову и сказал:

— Эх ты, сиротинка…

— А мать где?

— Матери теперь нет… Ее завтра хоронить будем. Идем, пока будешь жить у меня.

Сел я на землю и заплакал…

Так началась жизнь… Впереди меня ждали лишь постоянные лишения, каторжный труд…

Но в стране происходили великие события. Они ломали веками установившийся уклад деревенской жизни. Война подошла к самой околице села, разделила людей на два враждующих лагеря. В это время я получил жизненный урок, который помог мне разобраться в событиях.

Батрачил я у кулака за Тулой. К Орлу приближались деникинцы. Советские войска отступали по всему фронту. Мы с сыном хозяина поехали пасти лошадей. Стояла осень. На дорогах — непролазная грязь. Мы пробирались вдоль опушки леса. Я хорошо ездил верхом и всегда садился на лучшую лошадь.

Из леса показались красноармейцы. Они ехали молча. Лошади были усталые, истощенные.

Подъехали ближе, остановились отдохнуть. Закурили. Дали и нам по папироске. Один из бойцов говорит мне, как старшему:

— Ну, что ж, пацан, давай меняться. Мы с Деникиным воюем — нам кони справные нужны. А у вас дома и эти, когда откормятся, хорошо работать будут.

Я подумал и сказал:

— Давай.

А сын хозяина ускакал в сторону…

Когда кулак увидел клячу, у него руки затряслись. Повалил он меня и начал бить ногами по лицу, в живот, в спину.

Только к вечеру я очнулся и убежал со двора…

Беспризорничал. Затем поступил работать на торфоразработки. Тут увидел я, что все вокруг учатся, люди растут на глазах. Ушел в город, поступил на работу. Комсомол был моим воспитателем.

Ночь, тишина. Кругом все спят. Только в моей маленькой комнате горит огонь. До самого утра сидим мы здесь с комсомольцем Васей Тарасовым — занимаемся, готовимся на рабфак.

И дела пошли успешно. Комсомол послал меня на прорывной участок — работать воспитателем в детскую колонию.

Ребята не доверяли воспитателям, не умевшим подойти к ним, и отношения установились неважные, почти враждебные. Я сумел поладить с ними — был «свой». Организовал комсомольскую ячейку, наладил учебу. А сам учиться перестал: не было времени.