Встречное движение

Татьяна Игнатьевна погладила Дашу по плечу и поцеловала в затылок:

– Ну что, помирились?

– Мам, оставь, пожалуйста.

Татьяна Игнатьевна вдруг сильно расстроилась, прижала кулачок к носу и заплакала.

– Мам, ну что ты?

Даша обняла Татьяну Игнатьевну и отвела в комнату, где у нее под общее настроение тоже набухли глаза и стали совсем синие. Взлохмаченный Василий Васильевич влетел в комнату и поднял брови коромыслом.

– Что случилось?!

– Ничего.

– Как ничего?!

– Да все нормально, папа.

– А что ревете как белуги?

– Стресс снимаем.

– Так лучше водки выпить, чем реветь.

– Кому лучше, а кому и не лучше. Тебе лишь бы выпить!

– Да когда я последний раз пил, Татьяна!

Василий Васильевич, Татьяна Игнатьевна и Даша еще немного поговорили, плавно успокоились, потом на кухне попили чай со слоеным тортом и дружно сели к телевизору смотреть художественный фильм про остроумных бандитов и недалеких полицейских.

– Дашка, давай в шахматы сыграем?

– Опять проиграешь.

– Ну и что.

11

Синилин проснулся в половине шестого утра в очень плохом состоянии: голова трещала, как арбуз в сильных руках опытного покупателя, желудок был набит пинг-понговыми шариками, которые время от времени поднимались вверх и, постояв в горле, пока Синилин не становился бледным, падали вниз, сердце трепыхалось полудохлым воробьем, запутавшимся в нитках юных натуралистов, печень хлюпала, сил не было и бесконечно хотелось пить. Синилин доковылял до небольно бьющего током холодильника, взял из него две последние бутылки пива и обе сразу же выпил, чтобы на глазах появились слезы облегчения и можно было с удовольствием закурить крепкую папиросу «Беломорканала», сделанную в городе Моршанске.

Отдохнув и придя в себя, Синилин приступил к не всегда приятному утреннему анализу вечерних событий: кажется, был день рождения, пили, плясали, пили, пели, пили, женщины почему-то разделись и стали прыгать голыми, а на гармошке наяривал дед Федот, который умер пять лет назад от ботулизма. Синилин мотнул головой: вчера пришел с работы, поел, посмотрел телевизор, потом до ночи красил потолок в ванной на редкость вонючей белой краской из дружественной страны Верхняя Вольта – и все. Синилин с большим сожалением пнул пустые бутылки из-под пива – что же это такое, в конце концов! Настроение Синилина испортилось и, может быть, на весь день.

У Сени Зигмутдинова под красными глазами висели дряблые синие мешки. Он провел напряженную бессонную ночь и теперь нес в полиэтиленовом пакетике своей маме Зигмутдиновой Эльмире Абдуловне свежий творожок, мягкую с хрустящей корочкой булочку, кефир и воздушные пирожные с орехами.

Сеня Зигмутдинов не узнал вопросительный знак фигуры Синилина, с которым когда-то вместе работал и прошел бы мимо, но Синилин, напротив, узнал Сеню Зигмутдинова:

– Привет, Сеня.

– Привет… Синилин? Я тебя сразу не узнал, – долго жить будешь или богатым станешь.

– Вот на работу иду, а ты что с ночной смены?

– С ночной.

– Дай закурить. Сон, представляешь, приснился…

– На. Как дела-то?

– Да ничего. Сон, представляешь…

– Ладно, побегу, напахался, устал как собака. Будь!

– Давай!

Зигмутдинов обманул Синилина – он не работал в ночную смену, он играл с 9 часов вечера в покер и в 6 утра выиграл два доллара и сорок три цента, которые отняли от его общего долга в три тысячи двести семь долларов. Сеня как-то был не очень доволен выигрышем.

Дождь был несильный, но затяжной. Синилин поднял воротник курточки и раздраженно зашмыгал носом. Автобуса не было. Будущие пассажиры и просто прохожие раскрыли зонтики, либо спрятались под архитектурные козырьки, балконы и карнизы. Окурки на асфальте размякли и расползлись, из переполненной урны потекла желтая жидкость, бесстрашные голуби ходили у ног зябнущих людей и клевали мокрые семечки. Леня Балдин купил в ларьке зажигалку и, не очень следя за своим зонтиком, быстро зашагал к урчащему «форду». В тот момент, когда Леня на ходу прикуривал, длинная спица мотающегося из стороны в сторону зонтика очень больно заехала Синилину в затылок, одновременно окружающая толпа всколыхнулась и пошла на штурм подошедшего автобуса. Взбешенный Синилин гневно развернулся и схватил за воротник ближайшего гражданина с мерзким зонтиком.

– Сейчас как дам в рог, козел!

Грогин опешил, но не испугался, а, наоборот, сильно рассердился:

– Убери руки, хроник!

Синилин швырнул Грогина, и Грогин, зацепившись каблуком за бордюр, потерял равновесие и обидно шлепнулся в мелкий рыжий ручеек.

Бикеева протерла маленькой ладошкой краешек запотевшего окна автобуса номер 29 и повернулась к рядом сидящему Муллахметову:

– Смотрите, что там делается!

Муллахметов погладил усы и усмехнулся своей очередной победе:

– Наверно, безбилетника поймали. Вы сегодня вечером…

– Какой безбилетник?!

– Обыкновенный, их сейчас много развелось, но вы не ответили на мой вопрос, что вы сегодня…

– Да вы что – ненормальный? Не мужики, а маньяки какие-то кругом!

Муллахметов обиделся и перестал гладить усы:

– Я не маньяк, сама начинает, потом обзывается.