Встретились два одиночества (СИ)

- Ты не ответил, - напомнил кардинал, являя миру чудеса самообладания, когда мерцающий уже настойчиво толкался ему в ладонь и жадно посасывал острый кончик длинного эльфийского уха.

- Да, мы можем снимать с личности слепок, - невнятно пробурчал Фима, - И чем старше и опытнее мерцающий, тем четче слепок он получает.

Он оставил в покое изрядно обслюнявленное ухо и отстранился. Сел на пятки и весьма решительно попытался перевернуть болтливого эльфа лицом в подушку. Камюэль быстро осознал, что не зря, даже пребывая на вершинах блаженства, по привычке держал все под контролем.

- Ну и что это ты делаешь? - полюбопытствовал он, воспротивившись и не скрывая саркастических ноток в голосе.

И сразу же понял, что оно того стоило. То растерянное и в тоже время уязвленное выражение, которое появилось на лице мерцающего, надо было видеть. Оно сказало об этом существе намного больше любых слов и деяний. Так мог бы смотреть молодой человек, не обремененный грузом ответственности за чужие жизни, отвечающий только за себя самого. За свое удовольствие, за свое поведение, за судьбу, которую легко и непринужденно может перекроить взмахом руки или в некоторых случаях хвоста. Хочу быть сильным, мужественным и твердым - буду, а захочу стать слабым, легкомысленным и подвластным чужим желаниям - стану. Осознание этого шокировало и одновременно с этим разожгло еще больший интерес лорда-кардинала. Только поэтому он вдруг уступил, правда, далеко не сразу дал мерцающему это понять.

В ответ на его вопрос Ефимисюкерус запоздала произнес:

- Ты же уже спал с мужчинами, - причем в исполнении мерцающего это прозвучало, как обвинение.

Камюэль позволил себе кривую усмешку.

- И что? Они всегда оказывались подо мной, а не я под ними.

- Хорошо, - без промедления выдохнул мерцающий и без лишних слов попытался сам лечь на живот. Но Камюэль его перехватил, прижал к себе и выдохнул на ухо, лишь отдаленно напоминающее эльфийское:

- Не стоит.

Ефимисюкерус замер в его руках. А эльф, подарив мерцающему улыбку, за которую в любой другой обстановке можно было смело вызвать на поединок, потребовал:

- Убеди меня.

Тот все понял правильно. Задумчиво осмотрел будущее поле деятельности и вернул улыбку. Принялся убеждать. Уже через несколько минут Камюэль готов был признать, что не зря поддался порыву. Мерцающий был очень убедителен, особенно начиная с того момента, как не стал прибегать к традиционной смазке, а предпочел весь подготовительный процесс осуществить собственным языком и пальцами. Эльф, лежащий ничком, был вынужден кусать ладонь, чтобы не стонать так откровенно. Ничего подобного ни один из его любовников для него никогда не делал. И поражало в первую очередь то, что мерцающему все происходящее тоже нравилось. Не было ощущения, что он себя заставляет, например, для того, чтобы добиться от лорда-кардинала особого расположения. С самого начала в этой постели они были равны. Никакого скрытого подобострастия со стороны мерцающего не было и в помине. Осознав это, Камюэль вдруг испытал ни с чем не сравнимое чувство свободного полета. Отнял руку ото рта и больше не стал сдерживать стоны. И тут же почувствовал благодарный отклик со стороны мерцающего.

Ефимисюкерус накрыл его тело своим и нежно поцеловал в шею. Эльф все понял правильно. Приподнялся на локтях и повернул голову через плечо. То, как его целовал мерцающий, - это был ни с чем несравнимый чувственный опыт. Женщины так не целуют, нет той внутренней раскрепощенности, которую так легко перечеркнуть их природной стыдливостью. Но и мужчины, те, с которыми он спал раньше, были не способны на такое. В их ласках всегда присутствовал скрытый подтекст, некие тайные устремления и чаяния, которых они желал достичь, ублажая могущественного светлоэльфийского лорда. У Фимы не было скрытых мотивов, только одно всепоглощающее желание, искреннее и неприкрытое, актуальное для изменчивого только в этот конкретный момент, когда хмель страсти все еще бурлит в крови, а тело требует разрядки.