Встретимся через 500 лет!

– Хорошо, мистер Гастингс, выключу, – выключил, сел напротив. – Ты сейчас минут пять посидишь, придешь в себя, а потом все расскажешь. Все, что знаешь об этом сатанории.

– Я мало что знаю…

– Как это так? Столько лет здесь паришься и не знаешь?!

– Да лечит меня профессор, потому и не знаю…

Де Маар рассказал Жеглову о своей беде.

– Так… Значит, ты людоед… – выслушав, посмотрел тот с уважением. – Лягушки, значит, надоели, и ты за человечину. Ну ничего, мы это быстро поправим. Но сначала – память.

Жеглов встал, остатком пластыря замотал задергавшемуся де Маару рот. Закончив, с привычной, судя по сноровке, работой, окинул озабоченным взглядом комнату:

– Где-то тут иголки швейные были…

Де Маар, бледный, замычал, задергался так, что кресло опрокинулось на бок.

– Ой-ёй-ёй, как мы боимся, – Жеглов, глянув на мученика мельком, пошел к секретеру, выдвинул ящичек, достал маникюрные ножницы, сверкавшие никелем. – А что ты потом будешь делать? С иголками под ногтями? Счас мы их найдем, и твоим буржуйским холеным ноготочкам больненько, очень больненько сделаем. Я иголочки сейчас поищу, может, еще что найдется, а ты вспоминай пока, ой, вспоминай.

Тон мычания де Маара изменился с протестующего на соглашательский.

– Вспомнил? – обернулся Жеглов.

Де Маар закивал.

– Честно?

Ответом было положительное мычание.

– Просто замечательно. А во сне что теперь будешь видеть?

Де Маар стал вздергивать подбородок в сторону Жеглова.

– Меня? Вот и хорошо, вот и ладненько, – опустившись на колени, срезал ножничками пластырь с головы Маара. – Эка быстро у меня получилось. Если дальше так с клинической терапией пойдет, глядишь, профессором психиатрии стану.

– Руки развяжи, профессор, – отерев лицо от пластырной клейковины, выдавил Маар.

– Не, потом – лечебный эффект может пропасть, – рывком вернул Жеглов кресло в штатное положение. – Ты сначала доложи мне все, что знаешь, потом – свобода, как осознанная необходимость.

Постояв у окна, Жеглов вернулся к столу, уселся, посмотрел на Маара. Тот неподвижно сидел, глядя прямо перед собой и ничего не видя. Голубые его глаза казались стеклянно-кукольными.

– Что с тобой, Володя?! – подался к нему встревожившийся Жеглов.

Маар сказал тихо:

– Я все вдруг вспомнил… Почти все.

Шарапов не стал говорить – в дверь постучались.

– Да! – сказал Глеб, и вошла заговорщицкого вида Аннет Маркофф, явно с последней сплетней. Увидев, что хозяин номера не один, она заинтересованно спросила, что это такое они репетируют?

– Советскую драму «Место встречи изменить нельзя», – ответил гэбэшным голосом Жеглов. – Не хотите сыграть в ней роль Зои Космодемьянской, повешенной гитлеровцами на морозе?

– Я на минутку зашла, мусор унести, – бросилась горничная к корзине.

5. Последнее дело

Когда дверь за Аннет захлопнулась, Жеглов посмотрел на Шарапова.

По щекам того текли слезы.

– Ты чего расквасился? – подался к нему. – Что-то тягостное вспомнил?

– Нет, не вспомнил, – сказал Шарапов, – а как бы узнал. Нет, не узнал, а посмотрел.

– Что посмотрел?

– Две серии из своей жизни.

– Понятно. А как они называются?

– Первая называется… Первая называется «Последнее дело Мегре»…

– А вторая?

– «Последнее дело Пуаро».

– А сейчас какая серия?

– «Последнее дело Жеглова», я думаю, – посмотрел на него Маар как на покойника.

– Не врешь?.. – сглотнул слюну бывший начальник отдела по борьбе с бандитизмом.

– Зуб даю, – сказал бывший дипломат.

– Значит, под танк иду, сам того не зная?

– Да… Идешь.

– Понятно… Гранату-то подашь, если что?

– Подам.

– А есть?

– Куплю сегодня у Мейера.

– Ну, тогда изложи мне краткое содержание упомянутых серий, – взяв себя в руки, устроился Жеглов в кресле.

Маар изложил. На серию «Мегре» и него ушло 11 минут. На серию «Пуаро» – 9.

– Интересные шляпки носила буржуазия, – выслушав, помрачнел Жеглов. – Значит, я псих?

– Значит, – скривил Маар губы.

– Да, дела… Два видных опера в деревянных костюмах, а фактов на копейку. Так говоришь, после последней вашей встречи следователь по особо важным делам Пуаро поздним вечером тайно проследовал к мадмуазель Генриетте, всю ночь дома отсутствовал, а следующим вечером был обнаружен в своем номере, в своей постели, в своей пижаме, но чуточку не в себе, то есть мертвым?

– Да, мертвым. Без всяких признаков насильственной смерти. Профессор Перен после вскрытия сообщил мне, что смерть произошла в результате инфаркта миокарда, четвертого по счету за последние три года. И добавил, что покойный мог бы прожить еще лет десять, если бы берег себя, тем более, в санатории ему назначались самые прогрессивные медицинские средства и процедуры.

Жеглов молчал, вспоминая, как недавно профессор советовал ему беречь сердце: «Равнодушнее живите, равнодушнее, и проживете еще не один десяток лет».

– С чего вы хотите начать работу, господин милиционер? – спросил Маар, желая отвлечь Глеба от неприятных мыслей.

– Вы принимали участие в похоронах Пуаро? – спросил Жеглов, решив жить, сколько получится.

– Да. Конечно. Предваряя следующий вопрос, скажу, что гроб вынесли из морга заколоченным.

– Надо делать эксгумацию… Ночью, втихаря.