Встретимся на высоте

— В настоящий? — недоверчиво смотрит на Тоньку Натка. — Врешь, поди?

— С какого угару врать-то я буду? — возмущенно кричит Тонька.

— Вот бы хоть подержать!.. — судорожно вздыхает Натка.

Тонька в досаде трет свой облупленный нос, и в живых зеленоватых глазах ее загораются хитрые огоньки: «Поклонится еще. С кем играть-то тут станет, выбражуля городская».

Рядом с домом деда Ивана растут раскидистые черемухи. Натка и Тонька останавливаются в тени под деревьями. И, смахнув с жердяной изгороди тополиный пух, усаживаются под черемухами.

— А какой он? — не отрывая взгляда от окон немого, спрашивает Натка.

— Кто?

— Да мячик.

— Серый. С красной полоской. Какие до войны продавали.

— Вот бы поиграть в такой-то, — снова вздыхает Натка.

О настоящем мячике Натка с Тонькой мечтали давно и всякий раз, когда взрослые собирались в районный поселок или на станцию, просили купить. Но ни в починке, ни в районном центре мячей не продавали. Прошлой весной, когда линяла корова Дунька, баба Настя скатала им два бурых, как Дунькина шерсть, мяча. Но много в них не наиграешь, тяжелые и едва отпрыгивают от пола.

В одном из окон дома, что стоит через дорогу от Ванекиного, показывается белая Аркашкина голова. Аркашка насвистывает и, поймав осколком зеркала солнечный луч, наводит на Тоньку.

— Чего рассвистелся, филин белобрысый?! — кричит с изгороди Тонька. — Как пескарей ловить, дак девки несите сито. А как нашел пиканное место, дак сразу зажулил.

— Таскаешь потихоньку задами, — поддерживает подружку Натка.

— Мотри! Дожульничаешь! — грозит кулаком Тонька.

— А кого я утром звал по пиканы? — обиженно отвечает Аркашка. — Кого мать будила не добудилась?

— Мотри у меня! — уже тише говорит Тонька и поспешно слезает с изгороди.

— Пойдем по пиканы! — командует она Натке, забирая из карманов ее платья привядшую кислицу, свою Тонька еще вчера раздала братьям.

— Не-е! — нерешительно тянет Натка и снова оглядывается на ворота. — Мы с бабой Настей картошку окучивать будем.

Аркашка и Тонька отправляются на Васин выруб искать пиканы. Натка садится на изгородь под черемухами. «Может, выйдет девчонка, — думает она. — Может, удастся поиграть в мячик».

Обычно Натка, Тонька и Аркашка целыми днями околачиваются на речке. Ловят ситом пескарей, купаются, ищут на берегах Ольховки кислицу или сладкую траву черногубку. Когда в лесу поспевают пиканы, смородина, земляника, малина, ходят в лес.

Сегодня все эти занятия кажутся Натке неинтересными. Известие о настоящем резиновом мячике словно приковало ее к Ванекиному дому.

Тени от тополей, домов и черемух все укорачиваются и укорачиваются. От земли и травы, будто от каменки в бане, пышет жаром. Русую Наткину голову припекает солнце, голые руки и ноги надоедливо кусают мухи, а она все сидит и ждет большеглазую худую девчонку с красными бантами в косичках.

Середина июля, а на дворе, нагоняя тоску, сыплет и сыплет легкий тополиный снег. Даже старики не помнят, чтобы так обильно и медленно отцветали в Кукуе тополя. Больше месяца на крыши домов и сараев, на наезженные до блеска колеи дорог, на речку, поляны и пашню оседали тополиные хлопья.

Натка вскакивает с изгороди и с досадой начинает смахивать с плеч и волос надоедливую тополиную вату. Ни в окнах дома, ни во дворе городской девчонки не видно. Улица тоже пуста, лишь по белой, пересохшей до трещин тропке из ложка к дому немого поднимается баба Настя.

«Чего это она так вырядилась? — недоуменно думает Натка. И вдруг на знойной, прокаленной полдневным солнцем улице Натке становится так знобко, что руки и ноги ее, как после купания, покрывает пупырчатая гусиная кожа. — Шуру, сегодня Шуру на войну провожают!..» И яркий, словно сотканный из шафранного света день вмиг блекнет.

Уже не раз Натка видела, как провожали новобранцев в их починке. Обычно в этот день бригадир на какое-то время освобождал взрослых от работы. Ребята и девушки, взявшись за руки, шли по дороге стенкой и пели под гармонь песни. Позади, сдерживаемые подростками, тихой иноходью мяли дорожную пыль запряженные в тарантасы лучшие колхозные лошади. В черные, буланые гривы их девушки вплетали разноцветные ленты, дуги обвивали венками из цветов или яркими гарусными поясами, поднятыми для такого случая со дна бабушкиных сундуков. Прикрепленные к упряжи медные бубенцы голосисто и тревожно переговаривались. По обочинам дороги бежала разнокалиберная ребятня. Так до войны провожали в Красную Армию новобранцев.

Не было сегодня этой приподнято-радостной торжественности. Не было и тех красок, как во время проводов еще год назад. Но война, перевернувшая многое в жизни и душах людей, сохранила эту вроде бы неуместно праздничную церемонию.

Едва баба Настя и Натка вывернули из проулка, как тотчас увидели толпу, запрудившую улицу перед конторой. Обычно здесь, с высокого крыльца колхозного правления, председатель Маркелыч говорил сельчанам напутственную речь.