Не знаю наверняка, но чувствую, на лице Ее по-прежнему сохраняется улыбка. Нагибаю голову ниже и подглядываю: так и есть. А глаза снова закрыты. Только под веками двигаются маленькие бугорочки. Мне хорошо и легко сейчас рядом с Ней. Кажется, Ей со мной тоже. И от этого на душе тепло.
— Расскажи еще про то, что я «особая», — сонливым шепотом просит Она, рисуя мизинцем маленькие кружки на моей ладони.
— Что я могу рассказать, солнышко?
— Не знаю. Рассказывай. Рассказывай что-нибудь.
— Ладно, — даже не представляю, о чем еще говорить, но стоит только начать — выдавая слово за словом, сложно оказывается остановиться. — В тебе моя вера, солнышко. Вера в то, что жизнь может быть полным убожеством, от которого выворачивает наизнанку. А может — просто чудом каким-то, не поддающимся описанию. В то, что ты должен познать и белое, и черное. Но все равно понять для себя, что это того стоит. Понимаешь, о чем я?
— Да, — произносит Она тихо-тихо.
— Я быстро выдохся бы, если бы любил тебя за одно хорошее, из чего ты сделана. Но когда мне приходилось тебя и ненавидеть — на самом деле это помогало мне держаться, помогало опериться и возмужать… Помогло стать таким, какой я есть сейчас. Золотым или из дерьма слепленным, не знаю… но таким.
— А когда тебе приходилось ненавидеть меня… черт, какая я все-таки кретинка…
— Не надо, солнышко. Не говори так про себя.
— …как это было?
— Знаешь, я никогда не поддавался чувству ненависти всецело. Но я думал вот что: ты для моего сердца — игла, потчующая наркотиком. Наркотик дарит новые ощущения, блаженство, но в конечном итоге он разрушает…
Она наконец приподнимает голову, освобождая чуть затекшее плечо, и заглядывает мне в глаза. Своими. Красивыми и влажными. Я видел, Она хотела что-то сказать. Но сдержалась и вместо этого просто поцеловала.
— Ты останешься сегодня у меня на ночь? — произношу я. Так обыденно прозвучало — послушай себя со стороны, елки-палки — как просят закурить…
— А ты бы этого хотел?
— Спрашиваешь!..
Поднимается. Отводит лицо в сторону легкого встречного ветерка и на некоторое время замирает. Словно ждет, когда ветер просушит Ее глаза. О чем я сейчас подумал, даже не рискну признаться. Но кое-что со мной не так, кое-что во мне меняется. Тоже встаю.
— Ладно… нам с тобой сейчас… у-ху-ху. Хочешь, я провожу тебя до дома?..
Оборачивается и смотрит на меня. Взгляд Ее потускневший, но по-прежнему добрый.
— Да… так будет лучше.
«Так будет лучше», — повторяю про себя то ли с сарказмом, то ли… скорее, чисто механически.
Выставляю в сторону локоть, предлагая взять себя под руку, и мы не спеша начинаем путь к выходу из парка.
Десять минут молчаливой ходьбы…
— Мы можем больше не увидеться, да?
Я гляжу на Ее опущенные глаза и ветром спутанные на лице волосы. Что заставило Ее задать мне этот вопрос? И как на него ответить?
— Может и такое случиться, солнышко… Но мы провели сегодня с тобой отличный день… — на секунду задумываюсь. — Да, действительно отличный. И я хочу думать только об этом.
Переходим шоссе. Прямо за ним — пустыри. Еще дальше — жилая часть города. Останавливаюсь посреди дороги. На разделительной полосе.
— В чем дело? — спрашивает Она.
Аккуратно через голову снимаю с себя цепочку с серебряным крестиком. С молодых ногтей носил его на своей груди и никогда с ним до этой минуты не расставался. Протягиваю Ей.
— Возьми.
Не берет. Смотрит на меня вопрошающим взором.
«Ту-у-у-у-у-у-у-у!!!»
Со всех ног сбегаем на обочину. Вздымая огромные клубы сизой дорожной пыли, мимо на полной скорости проносится трейлер. В окне кабины яростно сотрясается кулак водителя-дальнобойщика. «Уроды малолетние-е-е!» — в шумовом хаосе гудка, завывающего в ушах ветра и моторного гула долетает до нас не громче комариного писка. А ведь там никогда не ездили трейлеры, думается мне сейчас. Не до, не после. Просто не положено… Абсолютно не несущий никакого смысла факт. Но сейчас, спустя время, мне почему-то привиделось в этом что-то мистическое.
— Возьми, — повторяю я, — это на удачу.
В глазах Ее стоят слезы. Склоняет передо мной голову и позволяет мне самому надеть на Нее цепочку. «Не думай, Она многое понимает, — будоражит меня мысль в тот момент. — Еще больше, быть может, чем ты». Взгляд Ее упирается нам под ноги. Плечи судорожно подрагивают.
— Не надо, красавица. Не плачь.
— Я тебе не красавица!
— ?.. — вид у меня, наверное, глупый и растерянный.
— Я… я… — громко по-детски всхлипывает, — я… солнышко.