Встретимся в раю

Мечтала о сценической славе и Мария, но победило в ней рациональное, а не эмоциональное, и документы после классической гимназии она отнесла не в театральный, а в энергетический. И теперь, спустя почти десять лет, нисколько об этом не жалела.

Над дверью камеры зажглась зеленая лампочка. Значит, дежурство оператора первого блока Сергановой М. А. прошло в пределах нормы, лишних бэров она не нахватала и теперь может одеваться и наслаждаться выходными, так удачно совпавшими с концом недели. Она долго возилась в раздевалке с кроссовками, то ослабляя, то затягивая застежки. Мария недавно заметила, что после дежурства кроссовки всегда жмут в подъеме. Ноги, что ли, начали отекать? Только этого и не хватало для полного счастья!

На выходе она пробила перфокарточку, сунула ее в накопитель, показала охраннику личный жетон. Незнакомый охранник, скорее всего, из новеньких, длинным взглядом обежал бедра Марии, обтянутые тонкими брюками, и сказал:

— Бьюсь об заклад, девушка, вы не замужем…

Мария промолчала, дожидаясь, пока охранник откроет турникет. Но тот не спешил.

— Чем собираетесь заняться вечером, девушка?

— Спать с любовником! — сказала Мария и дотянулась до кнопки турникета.

Возле автостоянки ее ждал Альберт Шемякин, опершись локтями на зеленую крашеную оградку. В цветастой рубашке, в легких светлых брюках, он казался бы моложе своих сорока лет, если бы не густая, тронутая проседью борода, волнисто падавшая на грудь. Шемякин покачался на мощных локтях и улыбнулся:

— Я думал, Серганова, что тебя уже утащили на профилактику. Думал, что уже пичкают сорбентами и вкалывают радиофаг в разные места. Имей совесть!

Он взял Марию за руку и потянул к себе.

— Не надо, — попросила она, высвобождаясь. — Я после дежурства… Мятая, ненакрашенная. И потом, мне не нравится… Ну зачем ты дразнишь людей? И так сплетни…

— Пусть посплетничает народ, — усмехнулся Шемякин.

— Его понять надо, бедный наш народ. Городок маленький, развлечений никаких. А тут, значит, целое событие — половая связь начальника с подчиненной. Цирк, короче говоря. Впервые и проездом!

— Не нравишься ты мне сегодня, Берт, — сказала Мария, обходя Шемякина.

— Да я сам себе не нравлюсь, — вздохнул Шемякин. — Знаешь, какая-то безнадега… тоска. Проснулся ночью — тишина, как в могиле. Ворочался, ворочался… На балкон вышел. Темно, и в то же время с неба падает тусклый металлический свет… Наши два котла вдали белеют. И церковь рядышком. Знаешь, я впервые увидел, какая она хрупкая, церквушечка, рядом с огромными блоками. Столько лет смотрел, а поди ж ты, не видел…

— Извини, — перебила Мария. — Я так не могу… Может, сначала уедем отсюда? Стоим как на выставке… Вон идет Баранкин, шею вывернул!

— Поехали ко мне, — сказал Шемякин. — Кофе сварим.

— А жена твоя торт нарежет? — прищурилась Мария.

— Не нарежет. Вчера она без объявления причин собрала детей, взяла машину и отбыла в Тверь, к мамочке. Теперь я вольный казак, хоть и без коня. Поэтому будет очень естественно, если ты меня подвезешь.

Мария порылась в карманах, достала ключи от «хонды», молча распахнула дверцу перед Шемякиным.

— Да не переживай! — засмеялся Шемякин, уселся и положил руку Марии на колено. — Это я во всем виноват, а не ты.

— А если она не вернется? — глухо спросила Мария, трогая с места.

— Вернется, куда денется, — пожал плечами Шемякин.

— Детям скоро в школу. А потом… Мамочка, которая не может забыть свое славное педагогическое прошлое… Через день от ее лекций начинает болеть черепок. Хочется на стенку влезть и помяукать. Так что вернется моя благоверная, не сомневайся. Не в первый раз.

Мария покосилась на благодушного, уверенного в себе Шемякина. Он, развалившись на сиденье, прикуривал черную арабскую сигарету.

— Ты хочешь сказать, что уже изменял жене? — спросила Мария безразличным голосом.

— Не без этого… — помолчав, ответил Шемякин. — Мне ведь уже сорок, матушка! В мои годы люди умудряются наделать много разных глупостей.

— А кто… она была? — тихо спросила Мария.

— Женщина, кто же еще, — неохотно ответил Шемякин.

— Лаборанткой работала в нашей поликлинике.

— Красивая? — вздохнула Мария.

— Не помню, — сказал Шемякин. — А теперь останови, пожалуйста, останови!

И когда они вышли из машины возле чистой березовой рощицы на пустынной дороге, покрытой заплатами свежего асфальта, Шемякин приобнял Марию за плечи и развернул в сторону АЭС:

— Смотри…

И Мария теперь тоже словно другими глазами увидела, как парит невдалеке под еще не высоким утренним солнцем легкая звонница церкви Святой Троицы, как строго и тяжело стоят на зеленой земле два белых блока станции.

— Красиво, — задумчиво сказала Мария. — Я где-то читала, что место под церковь всегда выбирали долго, чтобы она высоко стояла, чтобы видна была издалека.

— Вот, вот, — сказал Шемякин. — Кто-то место под церковь выбирал, а кто-то рядом станцию прилепил… Так и получилось два храма. Один — Богу, другой — дьяволу!

— Все равно красиво, — упрямо сказала Мария.