Встретимся в Силуране!

Вскоре он понял: надо предупредить Айфера, чтоб с почтенным Сыном Рода играть не садился. Везение у того — рукотворное…

Но каков мастер! Орешек и сам умел жульничать в «радугу», ему ставили руку лучшие портовые шулера… но этот знатный господин мошенничает так чисто и красиво, что можно только восхититься и позавидовать.

Ай да Челивис!.. Может, он и впрямь едет в столицу принять наследство (не стал бы врать в дороге — примета плохая). Но чем он в Фатимире промышлял — можно догадаться…

Орешек вспомнил всадников, скачущих берегом реки, и Челивиса, сползшего от страха под скамью… В Фатимире, можно предположить, остались люди, которые о чем-то не до конца договорили с везучим игроком. И были бы весьма не прочь изловить его и закончить беседу…

Посмеиваясь, Орешек двинулся к выходу. Разоблачить шулера ему и в голову не пришло. Каждый добывает деньги как умеет.

Холодный осенний ветер ударил в разгоряченное лицо, чуть не вырвал из рук дверь. Орешек полной грудью вдохнул запах мокрой хвои, долетевшей из-за частокола. Это было приятно, но еще приятнее было знать, что в любой момент можно вернуться в светлый, хорошо протопленный «зал». Только тот, кто бродяжил, знает, какое это счастье — крыша над головой в ненастный вечер. Даже временная, не своя…

За углом дома, с подветренной стороны, послышались приглушенные голоса. Орешек насторожился: слуги-то в доме… не воры ли там шушукаются?

Шагнул с крыльца, но остановился, услышав задорный смех Ингилы. Досадливо повел плечом, повернулся, чтобы уйти в дом (не из деликатности: подслушивать Орешек любил и умел; просто — на кой ему чужое любовное чириканье?). Но помедлил, заслышав перебор струн.

Лютня негромко вызванивала мелодию. Голос Рифмоплета то ли выпевал, то ли плавно выговаривал:

Мама в детстве мне песенку пела. «Счастливее всех будет тот,
Кто по радуге, как по крутому мосту, через небо пройдет».
Не забылась мечта, не оставила детская сказка меня,
Семицветной надеждой плясала вдали, ярким чудом маня.
Без оглядки и без сожаленья оставил я старый мой дом,
И чужие дороги меня окружили змеиным клубком.
Повели, заморочили, спутались — слякоть, колдобины, грязь.
За крутым поворотом — с ухмылкой — лихая беда заждалась.
Не заметишь, как выведет тропка в коварную зыбкую мглу.
Где кусты тебе вслед меж лопаток разбойничью бросят стрелу.
Тетива пропоет — и уляжется мертвым меж сумрачных скал
Дуралей, что цветную тропу в черном мире наивно искал.
И отчаялся я, и поверил, что нет на земле красоты…
Но на горестный стон серебристою песней откликнулась ты.
На раскрытой ладони тебя перекресток, как дар, протянул.
Не гадая, не думая, я на твой смех, как на зов, повернул.
Пусть мне радуга под ноги ляжет сама — не сойду я с пути!
Мне судьба — за тобой по камням, по ухабам, по кучам брести,
Лишь бы ритмом любви отзывался в крови твой танцующий шаг…
Ты взглянула в глаза, улыбнулась и звонко сказала: «Чудак!
Понаплел, понапутал — сама уж не знаю, где сказка, где быль…
Но откуда взялась на твоих сапогах семицветная пыль?..»

Струны смолкли. Орешек прочувствованно вздохнул: песня ему понравилась.

Но Ингила была далека от того, чтобы благодарно размякнуть в мужских объятиях.

— Дурак! — выкрикнула она неожиданно злым, резким голосом. — Ты это так видишь, да? Путь по радуге? А знаешь, что это такое — зимой ночевать в придорожных кустах, потому что крестьяне в ближайшей деревне спустили на тебя собак?.. Возвращался бы лучше домой, к родным!

Рифмоплет ответил холодно и твердо:

— Иногда лучше ночевать в мороз в придорожных кустах, чем вернуться к родным!

Орешек покрутил головой и вернулся на крыльцо, предоставив этой парочке разбираться в своих бурно развивающихся отношениях.

У двери задержался, бросил взгляд на окно наверху. Кажется, в этой комнате он оставил Фаури?

«Надо же! Вечная Ведьма! С ума сойти…»

18