Встретимся в Силуране!

— Опять — ночь рождения, — понимающе кивнул Джилинер.

— Не только, друг мой, не только… Раз нагого младенца вынесли из дома, значит, на дворе стоял не Лютый месяц. Мне был известен только год рождения Саймилу, но я развернул таблицы, сел за расчеты. Это была кропотливая работа, все-таки семь столетий… Зато теперь я точно знаю, что интересующее нас сочетание звезд стояло в тот год над землей в ночь со второго на третий день Щедрого месяца!

— Убедительно, — кивнул Джилинер. — Но во всех легендах сказано, что Вечная Ведьма вспомнила прошлое лет в четырнадцать-пятнадцать… а Фаури, если не ошибаюсь, уже шестнадцать…

— На днях исполнилось семнадцать. Но в легенде о Сокрушительнице Кораблей говорится, что она вышла замуж, родила троих детей и лишь потом вспомнила, что она — Вечная Ведьма…

— Вот сюрприз был мужу! — хмыкнул Джилинер.

— Но не это главное, — не дал себя сбить старик. — Десять лет назад в моем замке проездом гостила старая Намида Мягкое Слово, тогдашняя Мудрейшая Клана Лебедя. Она умела безошибочно определять, есть ли в человеке магическая сила.

Глаза Джилинера сверкнули, он подался вперед.

— Мудрейшая сказала, — продолжил Авиторш, — что в душе девочки, как подземное течение, струится мощный поток силы. Когда-нибудь он вырвется наружу — и тогда…

— Истинная Чародейка, — кивнул Джилинер. — А если к ней и впрямь вернется память о прошлых рождениях… опыт то ли восьми, то ли девяти веков… Да, почтеннейший Авиторш, наш уговор остается в силе. Я женюсь на твоей двоюродной внучке.

— А не боишься ли ты, Ворон, — спросил старик, осторожно подбирая слова, — что дитя станет могучей волшебницей и не захочет покоряться мужу? У нее таких мужей… за девять-то столетий…

Глаза Джилинера стали мечтательными, он мягко повел плечом:

— Почтеннейший Авиторш, ты представления не имеешь, какая это увлекательная наука — подчинять себе других людей! До того как в милой Фаури проснутся воспоминания, она уже будет глядеть на мир моими глазами и дышать в такт моему дыханию, а иначе… — Ворон запнулся, быстро взглянул в лицо человеку, с которым собирался породниться, и закончил совсем другим тоном — легким, дружеским: — А иначе и быть не может!

— Но… мне хотелось бы… — замялся старик, — чтобы, моя внучка была хоть немного счастлива…

— И будет! Рысь войдет в дом Ворона! Я же не какое-нибудь ничтожество из Семейства, которое берет жену ради приданого, а потом лупит ее плеткой, как рабыню!

Холодные светлые глаза обещали будущей жене кое-что похуже плетки, но старик этого не заметил — или не захотел заметить.

— Вот и хорошо… Вот и уговорились…

* * *

«Зал» постоялого двора шумел, веселился, уплетал жареное мясо и запивал вином. А за угловым столом трое мужчин и девушка, закаменев, глядели на Дочь Клана и пытались понять, где они находятся и что с ними произошло.

— Он приехал в конце Звездопадного месяца, — тихо жаловалась Фаури, ни к кому особенно не обращаясь. — Красивый, не старый, ласковый… а я увидела — и убежать захотела. За руку взял — меня чуть не стошнило… — Рысь всхлипнула и закончила почему-то свирепым, обвиняющим тоном: — Ожерелье подарил! Коралловое!

— Что это сейчас было? — опомнилась Ингила. — Еще кто-нибудь это видел?

Никто не ответил. Фаури продолжала плакаться:

— Вечером дед пришел ко мне в комнату и спросил, почему я к обеду ожерелье не надела. Я сказала правду: выбросила с башни в ров. Хорошо бы и приезжего Ворона туда же… с башни в ров… И тут дед начал бить меня по лицу! — В голосе Рыси звучало горестное удивление. — Меня! По лицу! Раньше без обеда оставлял, в чулан запирал, но никогда и пальцем… Я так расплакалась, что остановиться не могла. Дед испугался, кликнул служанок… они мне какие-то отвары совали, тряпку мокрую на лоб… А я все думала: о чем дед с Вороном после обеда толковали? И узнала…

— Госпожа умеет видеть прошлое? — серьезно спросил Пилигрим.

— И сама вижу, и другим показать могу, такой у меня дар. Только дед не знает.

— Очень полезный дар… и очень опасный для хозяйки, — вздохнул Пилигрим. — Жизнь вокруг нас соткана из тайн. Если уметь заглянуть в любую… людям такое не понравится!

— А я не всегда могу заглянуть, — простодушно объяснила девушка. — Только если больна… или не в себе — ну, когда в истерике билась… — Фаури замолчала, ненадолго задумалась — и тут до нее дошло: — А со мной сейчас что-то неладно, да?

Девушка встала, покачнулась, вцепилась в край столешницы. Ралидж успел подскочить, подхватил ее — маленькую, легонькую. Фаури, как котенок, завозилась, поудобнее устраиваясь у него на руках, и сказала тоном ребенка, открывающего взрослому свою заветную тайну:

— Я сбежала из дома!

И заснула, прислонив русую головку к плечу Ралиджа.

Сокол нашел взглядом хозяйку, кивнул ей. Та улыбнулась, взяла светильник и пошла наверх. Ралидж двинулся следом, бережно держа свою хрупкую, невесомую ношу. Фаури спала, опустив пушистые ресницы, и тихонько, уютно посапывала. Соколу вспомнилось, как в Найлигриме ему приходилось разносить по кроваткам задремавших близнят.