Встретимся завтра

Лохов отошёл от столика, сел, уставился в телевизор, ничего не видя в нём. «Конечно. Это Юрок приходил. Не разглядел в темноте-то…» – думал он.

– Неприятности, что ли, Шура? А?.. – осторожно продолжала тётка. – Вот люди! В такую далину едут к ним, помогают, а они нервы трепют.

Но Лохов почти не слышал её. Он вспоминал почтамт, сухонькую женщину, заботливо обшитый ящичек, старые войлочные сапоги Анны Ивановны, забрызганные жёлтой асфальтовой солью.

– Принесли, говоришь, сало… – поднимающимся голосом сказал он. Но не спросил, а вроде утвердил этот факт. И головы не повернул. – А носки не принесла соседка?

Тётка так удивилась, что присела, потом залепетала что-то. Но по увёртливому голосу Лохов понял, что Юрок принёс и носки: шерстяные всё ж, тёплые, за бутылку, глядишь, пойдут, сезон самый… Тётка и подобрала ему, небось решила подарить к празднику. Хотелось встать, пойти туда, к строителям, сунуть этому сопливому в морду носки и сказать пару ласковых. Но он представил, что встреча Рождества там, наверное, дошла уже до кипения. И чего докажешь? Да и не умел он совестить людей.

– И дорого взяли? Одну, две?.. – всё ж не вытерпел упрекнуть он тётку.

– Шура, милый, да как им откажешь? Они жрут-то, жрут, а припечёт – к ним и пойдёшь: дырку где залепить, вон туалет кирпичом обложили. Рассады весной принесут… – от волнения хватила лишку тётка, совсем растерявшись в догадках о том, как это Лохов узнал обо всём: и про шабашников, и особенно про носки…

Подкатившая к горлу горечь таяла потихоньку, Лохов, так и не разобрав ничего из сказанного, повернулся к тётке, которая уже успела убрать свёрток с глаз и, осторожно подвигая стул ближе к племяннику, тоже стала глядеть в телевизор.

Показывали храм, службу. Лохов сделал звук погромче, и тёплые волны песнопения потекли через него, наполняя комнату чем-то непривычным, непонятно-родным, далёким. На миг во весь экран встала перед ним икона: Матерь, склонившаяся над тянущейся к ней головёнкой сына… Лохов отрешённо глядел в телевизор, не замечая, что в этот момент забыто перекрестилась на экран тётя Маня. Иконы своей в доме у неё не было.

1990

Повести

Вера

С автобуса к дачам он пошёл не по валу, где, трескаясь да отлетая к обочине серым крошевом, местами ещё твердел старый бугристый асфальт. Потопал с «мерседесом» своим, складной тачкой самодельной, – по низине, коротким путём, по крепкой тропе, вытоптанной за десятки лет терпеливыми ногами да колясками садоводов-стариков, которым на автобусе полагалась льготная поблажка, а на теплоходе – то давали её, то отменяли вдруг…

Да и сгинул он уже, теплоход. В августе ещё кое-как добирался по Воложке, мотаясь средь меляков из стороны в сторону, но не уберёгся однажды: в донный песчаный бугор влетел так, что буксир вызывали вытаскивать. А буксирами разбрасываться – это сейчас дело накладное, и речпортовские начальники рачительные на всякий случай вообще маршрут этот на треть укоротили, остановочный пункт враз перенесли на другую, поближе к городу, островную пристань.

Начали было садоводы негромко возмущаться, но им в правление бумажку с печатью прислали, объяснив подробно, что вот ежели бы дачи на острове находились, вместе с постоянными населёнными пунктами, тогда нельзя было маршрут укорачивать. Но поскольку владения ваши, так сказать, на материке, то переезжайте теперь из города на катере иль пароме в городишко левобережный, который Слободой запросто величают. А дальше – на автобусике, донельзя набитом, милости просим со своими тачками, вёдрами и прочими манатками, всего-то часок протрясётесь…

С той поры почти все «безлошадные» дачники стали с автобуса да обратно по низине ходить. Оттого старая тропа немного расширилась, ещё больше уплотнилась, и все дожди, даже долгие осенние, скатывались с неё в обочную травную путанку, как с чёрствой ладони. И никаких луж ни на тропе, ни около никогда не собиралось, любая вода исчезала, как в прорве. Хочешь – по укатанному иди, а ежели скользко – хрумти себе сапогами рядышком, по травке губчатой…

Он, может, пошел бы и по валу – куда нынче особо торопиться-то? Обратно и на вечернем, пятичасовом, рейсе уехать можно, по непривычно ранней для такого часа молодой да хваткой преддекабрьской темноте. Но нижняя дорога у посёлка выходила как раз на ту улочку, где, по словам позвонившего ему вчера домой председателя общества, живёт недавно нанятый и единственный на весь посёлок сторож – опять какой-то временный да залётный. И к нему надо было зайти и попросить, чтоб пошёл с ним вместе на участок да помог при надобности вставить стекло или ещё чего прибить, укрепить от разбойничков… А если парень нормальный и поселился надёжно, то перенести к нему, от греха, пустой газовый баллон, можно и лестницу алюминиевую, если целые они ещё там…