Встретимся завтра

Вчера вечером, отужинали уже, только собрался он за телевизор засесть, и – звонок. Нина трубку взяла, охать стала да ругаться, и он сразу понял, что звонит Мироныч, и на дачах опять какая-то напасть. А какая понятно – залезли, и вопрос один теперь: много ль унесли и чего. Тут моли Бога, чтоб вообще дом не спалили… Взял и он трубку, хотя в последнее время общее растущее недовольство дачников председателем стало перекидываться и на него. Но они с Миронычем жили забор в забор, и старик всё лето вечерами подробно объяснял ему многочисленные причины растущих неурядиц с поливом, со светом и охраной, жалуясь и прося совета. И он как-то да понимал председателя, и даже защищал от крика, а то и угроз, особо ретивых поселковых долгожителей, которые лет пятнадцать назад, в мечтательную перестройку, развели здесь бурную деятельность, нахватав дополнительных соток, а то и вовсе заброшенных участков, понаставили теплиц да балаганов, а теперь не знали, как с этим добром управляться при постоянных перебоях с водой и электричеством.

«Ну чё я, Юр, сделаю, чё? Общий водопровод остановился, так пусть свои скважины бьют, кто может. Хотя вон, доцент с пятой улицы пробил, а вода через месяц кончилась. Качнёт минут двадцать и неделю ждёт потом, пока она там, внизу, опять наберётся. Оно и понятно: дырявят наобум, хоть бы изыскания какие. Теперь одни изыскания: где б зашибить побыстрей… Угрохал доцент тыщ десять, теперь бегает за этими буровиками самостийными. Так для скважин опять же энергия нужна, вручную много не накачаешь… Вот прикинь, Юр, участков реальных у нас, допустим, двести с гаком, но дач пятьдесят, считай, для общества вообще пустые, не платят хозяева годами. Да и с остальных тоже ещё поканючишь. Придёшь свет за неуплату отключить, воду отрезать, так чуть за вилы не берутся. Со счетчиками мухлюют… Понимаю я, что денег мало. На взносы мало, а на водку находят, кто и каждый день пьяный. Я так им и режу, по-флотски, мол, глотку задрай, и деньги найдутся. А в Сетях электрических, в районе, короткий теперь разговор… Я ведь, Юр, эту хренову зарплату свою в полторы тыщи год уж не беру. Хоть сварщикам бы хватало да бухгалтеру с мотористом… Сторожил тем летом сам бесплатно, ты ж помнишь, с пацанами постарше, бредень им за это давал да велосипед, они его враз ухайдокали…»

«Бросай ты это всё да садись с удочкой в камыши».

«Во-во, и ты туда же… бросай… Надо бы… Дачи! Были когда-то дачи. А тут и пароход отменили… И это в конец сезона, на вывоз самый. Со светом тоже… Хлоп, безо всякого предупреждения, и второй месяц – гори, гори, моя лучина. Да хоть бы и дали вдруг свет, так новое дело – качать воду скоро неоткуда будет. Ерик обмелел… трава… тина… А как чистить его, на какие шиши? Люди вообще звереют. Я у кандидата в губернаторы был, у сопляка этого, говорю – помоги уговорить Сети, мы к октябрю соберём долг, или сам заплати… ведь тридцать тысяч всего, мы ж про твои доходы в газете читали, на них дом двадцатиэтажный в городе отгрохать можно. Я, говорю, за тебя человек триста точно сагитирую, списки представлю. Ведь сады сохнут, огороды, цветы… А он в стульчике своём крутящемся туда-сюда поёрзывает да всё в сторону глядит, подумаю, отвечает, позвоню в Облэнерго, а вы пока пакеты с моим портретом, газеты и листовки возьмите, раздайте людям. А для молодёжи майки… штук шесть… А сам мордой урка и вокруг такие же. Да фляди какие-то бегают, курят во всех углах. Бутылки, жратва… Штаб! Бросай… А кто возьмёт? Юр, а как мы здесь начинали когда-то, помнишь, а? Не, ты тогда малой ещё был…»

«Какой малой? Десять лет почти. Я помню всё. Как домики деревянные, одинаковые, привозили на машинах… Тогда ещё пристани не было, мостки на понтончиках маленьких…»

«И теперь нету, дожились. Чё ж сделаешь… Пожили мило-весело и будя. Да… Хороший, Юр, мужик был батька твой, Николай Сергеич покойный. Культурный… не захапистый… Ровняли, помню, рельеф, участки нарезали. Чтоб там кому чуть поболе, по блату, боже упаси… После распределения, понятно, колышки обмыли маленько, и папаня твой встал на бугор, как памятник, руку по-ленински протянул и давай стихами: «Отсель грозить мы будем «меду», тут город нами заложён назло коварному соседу!..» Тогда рядом медикам ещё хотели участки давать, да не вышло почему-то. «Сельхозтехнике» отдали. Бросай… Надо ж сдать, отчитаться. Тут уж от правления остались ты да я, да Иван Василич. Ему что ль? Он на два года ещё постарше меня. Никому этот погорелый театр теперь не нужен…».

Вот такими были летние разговоры. И всё равно, как-то помимо всех пониманий, раздражение на Мироныча росло от одного ЧП до другого. И знал он, что практически не виноват человек, а всё равно зубы тискал иногда… «Нет, надо бросать всё это садоводство к чёрту, а то на людей скоро кидаться начнёшь. Была б хоть машинёшка, да не нажили… – всё чаще подумывал он, добираясь на перекладных до дачи. – И точно бросил бы, давно уж бросил, если б не дочка. Эх, Наташка… Одна у неё радость, с цветами тут возиться…»

…Трубку он взял с трудом.