Вступление

   - Я тебя очень любила. Я тебе верила. Будто летала, понимаешь? Ты был мне - всем. И то, что ты старше, что умен и что, прости уж, некрасив, - все было мне в гордость. А тебе и не надо. Когда звал, сто раз хотела не приходить. Думала помучить, пусть попросишь, накричишь. Хоть как-то покажешь, что я тебе нужна! Помнишь, упала в гололед и не смогла приехать? Не помнишь. Конечно! Я сидела в травмпункте на холодной клеенке, с гипсом на щиколотке, рыдала, потому что уже было восемь часов ровно, а врач говорил по телефону, что-то срочное. Смогла позвонить только в десять минут девятого! Плакала... А ты спросил, когда же я приеду в следующий раз. И - все. Господи, я тебя ненавидела тогда.

   ...Я могла бы жить у тебя в прихожей! Молодая, красивая и совсем твоя! На все готова была, только тебе, служить и только жить для тебя. И ты меня прогнал...

   - Нет.

   - Да! Ты меня не остановил. Я уходила, а ты меня не остановил. Взял бы за руку, назвал Наташей, дурой, попросил остаться! Но ты переступить через себя не смог. Скотина ты. Я была бы - тебе...

   Тишина упала на них, как дверь захлопнулась. И в тишину пришли глухие звуки заоконной жизни, машины, крики детей и рваная музыка из соседнего ресторана. Илья слушал, как плачет Наташа и думал, что она его видит лучше. Молода, зрение хорошее, а у него нет такого загара и потому лицо белеет в темноте, шея видна в вороте рубашки. А вот жилет уже не виден, только сплетенные поверх темноты руки.

   - Ну, что ты молчишь?

   - Слушаю.

  - Нет, ты смотришь. Как всегда, только смотришь... В рамочку вставляешь. Тебе всегда - только снять, моделька, хорошая послушная моделька. Я даже знаю, что ты мне ответишь. Старик, да? Незачем мне было с тобой и ты меня отучал? От себя? Так?

  Замолчала, выключив срывающийся голос, как еще один выдернув из розетки шнур. И вдруг, оглядывая памятью тех, кто бередил, рвал, тревожил ей сердце - всю жизнь, с того еще времени в сонном маленьком городке, в котором ничего не происходило, кроме летних засух и зимних штормов, впервые увидела... Замерла, пораженная простотой увиденного. Не успев подумать, выговорила медленно и удивленно:

  - Вы все... Вы такие все! Вокруг меня.

   Последние слова прозвучали, колеблясь между утвердительной интонацией и вопросом. И наблюдавший за ней Альехо кивнул, когда, схватившись за ручки кресла, подалась вперед, позой, все-таки, спрашивая, а не обвиняя.

  - Ответить тебе, Наталлия? Или сумеешь сама?

   За деревянной белой дверью слышались тихие шаги старой женщины и слова, обращенные к рыжему коту. А комната, погруженная в темноту, казалась Наташе яйцом, из которого ей вылупляться, разбивая локти о края скорлупы, оскальзываясь и сминая внутри себя тошноту - от собственной нелепости и беспомощности. Но сидеть внутри теплого сытного давно не стало сил и надо надо двигать по осколкам руками, обрезаясь запястьями, искать опору ногой, думать о том, что снаружи... Думать. Просто надо думать!

  - Я что, выбираю несчастья? Я сама себе выбираю несчастья, да?

   Привыкнув быть у подножия, она продолжала думать вопросами, ища и нуждаясь в подтверждении. Но массивный силуэт напротив был неподвижен, белело пятном лицо и сплетенные в странный иероглиф руки на темноте живота. И она шла дальше, нащупывая верный путь во внутренних потемках.

  - Нет... Я выбираю особенных людей, Илья. Я недавно писала об этом Витьке, болтая, почти в шутку. Но сейчас вижу, это правда. Это что, мое предназначение? Жить для тех, кто никогда не будет обычным? Я, обычная, живу для вас, не себе, а вам, сумасшедшим, ненормальным, с тараканами...

   Он пошевелился на последнем слове и Наташа замолчала. Потом поправилась:

  - Извини, про тараканов это пошло, да? Но я сказала все верно. Я, наконец, вижу не куски, Илья, и не чужие общие выводы на себя примеряю. Я увидела... Это как будто сверху посмотреть на... на поле и лес своей жизни...

  - Ты полетела, милая. Впервые. Я рад, что увидел это.

  - Так значит... Значит, все, кто был... Костик в девятом, и безумная Маша с ее старыми журналами. Сережка... И потом, Виктор... А Нинка? Смешная Нинка в прекрасном платье, и она? Конечно, она!

   Перекрывая свет из окна, Наташа встала. Прошла, изогнувшись, отводя рукой наощупь длинные ветки китайской розы, и плавно опустилась у ног Ильи, приближая снизу светлое в темноте лицо и положив руку ему на колено.

  - Илья... Илюша мой. А ты? Не верю, что я нужна тебе, слишком ты сильный. Но если говоришь - полетела, то может быть, хоть чуть-чуть? Хоть капельку я к тебе ближе?

   И замолчала, свернув тишину в клубок напряженного ожидания, внутри которого криком исходило желание услышать нужный ответ.

   Илья разнял сплетенные пальцы, подавив внезапное стариковское желание покрутить ими на животе. И положил в темноту комнаты мягкие слова:

   - Это не твое небо, милая.

   - Но я...

   - Пойдем пить чай. Мама ждет. Расскажешь мне об этом своем Викторе.

  

   В желтеньком свете кухни Альехо сидел, прислонившись плечом к холодным обоям и смотрел. Наташа кусала от горячего еще пирога, подхватывая рукой падающие тестяные плетенки, улыбалась Ольге Викторовне. Сказал: