Вступление

   - Ты мой солдат. Храбрый солдатик.

   Тогда она бросила пирог на стол и ушла, закрывая лицо локтем, все быстрее по коридору, в маленькую прихожую, уткнулась в мокрую шубу.

   - Иди, мама, иди пей чай, - говорил он прибежавшей следом Ольге Викторовне, отводя руки Наташи от ее заплаканного лица. И мать, подхватив кота, ушла к себе, в дальнюю по коридору комнатку. Дверью хлопнула несильно, показать, что больше не вмешивается.

   - Останься, - сказал. Повернул Наташу и, держа за напряженные локти, смотрел сверху в уворачивающееся лицо.

   Обхватывая его руками, прижалась к жилету. Слушая размеренное сердце и дыша мужским запахом, проговорила, справляясь со счастьем:

   - Ты растолстел. Мамины пироги?

   Не услышав ответа, добавила:

   - Останусь. Сегодня.

  

   Утром Наташа проснулась затемно, оделась, пожимаясь от прохладного воздуха, мороз все наваливался и даже раскаленные батареи не справлялись с ночным холодом. Подошла к широкой тахте и укрыла Альехо лохматым пледом поверх одеяла. Подождала, когда скорченная фигура выпрямится, согреваясь.

   Пила кофе с Ольгой Викторовной и, кивая на ее новости, удивлялась, ахала, покачивала головой.

   Прощаясь, поцеловала сухую щеку, вдохнув еле заметный запах старости, и засмеялась, вспоминая, как боялась прийти, боялась, что Альехо, ее Илья - вдруг старый. Дура, он прав, она - дура.

   Мороз стоял сам-один, поверх всего, наступая на глотки и нужно было убегать куда-нибудь, чтобы не перервалось дыхание в ледяных его пальцах. Она ходила по равнодушному вечному дню супермаркета, брала из памяти одну за другой бусины и монетки прошедшей ночи, рассматривала медленно и спокойно, снова роняя в память, чтоб закрыть крышкой, а после, снова и снова, открывать и погружать туда руки...

   - Он сейчас важнее всего для нас, - сказал Илья, покачивая рукой под ее головой на подушке, - я живу осознанно, давно, ты лишь хранитель, временный. А он - рождает в себе человека.

  - Мастера?

  - Больше. Нельзя вырастить талант, не став человеком, и нельзя этому научить. Ты его за руку взяла, сразу же, как встал он на эту дорогу. И провела, сколько нужно. Показала меня.

  - Теперь твоя очередь?

  - Нет. Ко мне ему рано, Наталлия-лья. Его тропа только начинается. И берегут его сейчас другие хранители. Мир поворачивается разными гранями, показывает ступени, подает руки.

  - А мы? - сказала и замерла, думая, есть ли "мы".

  - Мы? Ты пойдешь тем путем, который он помог тебе увидеть. В этом сила таланта, Наталлия, он дает свет всем. А я встречу его, потом. Еще нескоро.

  - Так ты не поедешь? Туда, где он сейчас? А вдруг ты ему нужен?

  - Нет, милая. Не поеду. Я нужен ему, но там, где его тропа смыкается с небом.

   ...В остывшем за ночь автомобиле на переднем сиденье лежал снимок в рамке, тот, что выбрала, когда сидела на колючем ковре, смеялась, как раньше, вся в ворохе фотографий и, перебирая, пила жадно из отпечатков их бесконечную силу, глядя на Мастера ясными глазами любви к его таланту.

   Когда выбрала и отложила в сторону, прижав рукой - "только этот", Альехо перестал улыбаться и посмотрел на нее внимательно. Чувствуя себя за стеклом, она спросила, все еще звонким от смотренного голосом:

   - Как это, жить, все зная наперед, а? Печально, да?

   Он покачал головой, сидя в низком кресле. И Наташа, как прежде, вздохнув от счастья, прижалась плечом к его ноге, положила руку на толстый шерстяной носок, затихла, готовясь слушать.

   - Я не знаю наперед. Просто вижу, кто для чего. А выбор всегда неизвестен до конца. Оптимальное будущее - не значит единственное возможное.

   …Снимок в рамке лежал на сиденье и фонарь через лобовое стекло светил на черную тучу утеса под небом в ребристых облаках. И в свете его почти не видна крошечная светлая точка: на фоне мощной стены птица, летящая вверх, но за край этого кадра.

36. АЛЬЕХО-ИЛЬЯ

Щелкнул замок. Отрезала дверь запах кошек с лестничной площадки. Ольга Викторовна ушла в кухню, взяла полотенце, вытереть руки, но посмотрела на них, на сухие и села, положив полотенце на колени.

   За дверью комнаты спал ее сын. Так странно. Не просто взрослый, а почти старик, иногда казалось ей - брат, ровесник, а то и постарше, чем сама. Старые люди часто вспоминают детей маленькими. Илюшу она старалась не вспоминать. Слишком больно, будто он умер, а этот молчаливый мужчина за дверью своей спальни с фикусом, старым шкафом и телевизором - чужак, пришел и поселился, стал жить. Когда же он пришел? И что тому причина?