Действительно, в новых условиях «партнерские» отношения между Германией и Финляндией стали создаваться именно на основе экономического сотрудничества. Как полагает немецкий историк М. Менгер, уже «с лета 1940 г. Финляндия включилась в рамки фашистского планирования “огромного жизненного экономического пространства”, хотя «особенности политической ситуации в Финляндии еще продолжали учитывать» в Берлине.[433]
С другой стороны, налицо было и то, что финское правительство само демонстрировало желание развивать контакты с рейхом. 4 июля министр иностранных дел Р. Виттинг с восторгом сообщал В. Блюхеру, что «у населения Финляндии дружественные настроения к Германии нарастают, подобно лавине». Далее он добавил, что «существуют взгляды о необходимости создания правительства, которое исключительно было бы ориентированно на Берлин».[434] Это заявление министр иностранных дел усилил еще и утверждением, что в Финляндии считают, что ее войска «с помощью немецких армий могли бы через несколько месяцев вернуть территорию, которая перешла к России».[435]
Подобные высказывания крайне обнадеживали германских представителей. Но в данном случае в Хельсинки даже несколько форсировали общий процесс будущего развития финско-немецкого военного сотрудничества. Поэтому германский посланник вынужден был охладить пыл Р. Виттинга. Он сказал, что «германо-финские отношения должны развиваться медленно и поэтапно, а не яростно или откровенно». Объясняя такую позицию В. Блюхер заметил: «Принимая во внимание российские подозрения, я посчитал бы нежелательным формирование правительства, односторонне дружественно соориентированное на Германию… Я предпочел бы такое правительство, которое сотрудничало с нами тайно, но которое демонстрировало бы перспективы будущих отношений».[436]
Немецкое заявление тоже было слишком откровенным и даже несколько приоткрывало тактику будущего сотрудничества Третьего рейха с Финляндией. В Берлине в ответ на полученную информацию Блюхера о беседе с Виттингом ему рекомендовали «избегать по возможности заявлений подобного типа».[437] Высказывания же финляндского руководства указывали немцам на то, что «финская перспектива давала благоприятные возможности» для подготовки Германией похода на Восток с использованием северного плацдарма.[438]
Таким образом, имея соответствующие обнадеживающие сведения, Берлин мог перейти к конкретному зондированию в Финляндии возможности активного военного сотрудничества. Это стало уже заметно в условиях перехода германского командования к непосредственному планированию войны против СССР.
В данном случае первый отчетливый знак внимания с немецкой стороны проявился уже в середине июля. Между 17 и 28 июля в Хельсинки находился эмиссар из Берлина Людвиг Вейссауер, представлявший службу безопасности (СД) и внешнеполитическую разведку. Он должен был выяснить позицию финнов в случае, «если между Германией и Советским Союзом возникнет конфликт».[439]
Вейссауер в Финляндии вел переговоры с премьер-министром Рюти и главнокомандующим Маннергеймом. Однако, к сожалению, пока в Финляндии полностью не раскрываются документы об этих переговорах. Вместе с тем в финской исторической литературе бытует утверждение о том, что «Вейссауер получил разъяснение о готовности Финляндии воевать», а сами переговоры «показали, что финны ожидали конфронтации между Германией и Советским Союзом и улавливали симпатии к себе со стороны Германии».[440] Более того, отмечается, что между Рюти и Вейссауером было достигнуто взаимопонимание и они довольно открыто обменивались мнениями по весьма широкому кругу вопросов.[441] Финский исследователь О. Маннинен к тому же предположил, что уже тогда впервые с немецкой стороны был поставлен вопрос о возможности пропуска германских войск на территорию Финляндии.[442]
Визит представителя Третьего рейха в Хельсинки, вне всякого сомнения, имел серьезное значение, поскольку теперь уже определялись перспективы включения ее в военное сотрудничество с Берлином и это стало первым шагом на пути к последующему определению места Финляндии в начавшейся разработке плана «Барбаросса».