Как-то Мишка спросил его об Алене: «Что-то не пойму я, кто она тебе — жена, не жена? Жена под боком должна быть, подалей от чужого глаза. А вы чего? В одной палатке со всеми дрыхнете, она — в своем спальнике, ты — в другом мешке. Или вы такие безгрешные? Черт вас поймет!» — «Пошел-ка ты подальше, — ответил ему Леон, — Тебе-то, собственно, какое дело?» — «Тю на тебя! — обиделся Мишка. — По мне, так вы хоть на разных сопках ночуйте. Я к тому, что не похож ты на женатого». — «Потому и поглядываешь на нее?» — усмехнулся Леон. Архангел тоже ответил с усмешкой: «А что, нельзя? Худа она больно, вот и гляжу. Откорми ее — и враз баба в ней проснется. Замучает тогда тебя, сам глистой станешь». Леон едва сдержался, чтоб не двинуть как следует Мишку.
Был еще случай, когда Архангел заговорил с ним об Алене. Купались они однажды в Везучей. Несмотря на жару, вода в реке была холодная. Алена ходила по кромке берега, смотрела, как они меряют саженками реку, но сама купаться не решалась. Неподалеку от нее, на мелководье, приседал и обливал себя холодной водой не умевший плавать Архангел. Леон выбежал из воды, попрыгал на траве, сел на теплый камень. За ним на берег выходили Яшка, Олег и Степа. Вдруг все трое бросились к Алене, подхватили ее на руки, понесли в реку. Ребята смеялись, Алена кричала: «Ай, нечестно, я сама!.. Мальчики, милые!..» Алену раскачали, бросили в воду. Она вынырнула, замотала, отфыркиваясь, головой, крикнула им: «Ладно, ладно!» — и быстро поплыла к другому берегу. Ребята кинулись догонять ее (плавали все хорошо: выросли-то на Амуре!). Они выбрались на правый берег, стали дурачиться и гоняться друг за другом — играли «в квачика». К Леону подошел Архангел. «Зазря ты позволяешь такое», — сказал он. «Что именно?» — не понял Леон. «Попомни меня: уведут от тебя женку», — предостерег Мишка. «А-а, вот что!.. — усмехнулся Леон и сказал: — Живи спокойно, Архангел, мы старые друзья». — «Тогда скажи, почему это в давности мужики своих баб под замком держали, от кого запирали? — гнул свое Мишка. — Как пить дать — от дружков. Ты баб не знаешь, а я всего навидался. Старый да плюгавый приласкал ее — и готово, раскисла касатка». — «Вот ты женишься, тогда и держи свою жену под замком. Разве я против? Да еще и решетки на окна поставь для полной гарантии», — посмеиваясь, посоветовал Леон и поднялся с камня. Хлопнул Мишку по мокрому плечу, убив впившегося в тело розового комара, и пошел навстречу подплывавшим к берегу Алене и ребятам. И откуда знать было тогда Леону, что Мишка, женившись на татарочке Изе, в самом деле разукрасит окна своей избы железными решетками?
Но после этого Мишка больше не докучал Леону подобными разговорами.
Та ночь, в канун которой обосновались у скалы Зуева, стала их первой брачной ночью. Они ушли с Аленой в тайгу и до рассвета оставались в сказочном храме, сотворенном природой, казалось, только для них двоих. Бледным полумраком вливалась в этот храм белая ночь, зелено горели в нем свечи-лиственницы, высился купол из сомкнутых внахлест вершин, и полы в дивном храме были выстланы из мягчайших седых мхов. Он целовал и целовал Алену, и поднимал ее на руки, легкую, почти воздушную, самую прекрасную, и снова укладывал на седую бархатную постель, снова целовал, и им обоим казалось, что этот праздник, соединивший их воедино и воедино сливший их души, будет бесконечен. Потом он нес ее по берегу ручья Сероглазки к скале Зуева. Теплая щека Алены лежала на его плече, лицо ее было задумчиво-спокойным, а серые, светлые глаза были полны любви к нему. Он видел ее глаза и ниточку белых густых зубов, светившихся из-под верхней пунцовой губы, и видел, как на виске, близко-близко под кожей часто бьется голубая жилка, тонкая, как веточка, и по ней мелкими толчками бежит кровь.
Он принес ее на берег Везучей, где стояла их большая брезентовая палатка. Полог был задернут, в палатке спали. Они постояли, обнявшись, у палатки, слыша, как уторопленно бьются их сердца, одним биением и в одном ритме.
Раннее солнце уже взошло за сопками и розовой краской облило снега на вершинах, с сердитым ворчанием скатывалась в Везучую вода ручьев, белым дымком туманилась река, тихо стояли лиственницы, простирая навстречу друг другу мохнатые игольчатые лапы, — и что-то печальное и скорбное было во всей картине рождавшегося утра. И в какое-то мгновенье Леону показалось, будто вздохнули протяжно и жалобно сопки на другом берегу и на ближней сопке шевельнулась розовая, утяжеленная снегом макушка. «Я пойду с тобой», — шепнула ему Алена. «Не нужно, я сам. Поспи», — ответил он шепотом, отпуская ее от себя. Она кивнула ему и пошла к палатке. Оглянулась, махнула рукой, и полог за ней опустился. Леон снял свое ружье, которое повесил накануне вечером на толстый сук дерева, и пошел по берегу к долине, где вчера они оставили часть груза. В двух рюкзаках была мука, были в них и сахар, и консервы, и фляга спирта, и все это нужно было для сегодняшнего именинного стола.