Вступление в Церковь

Когда отлучение начинает приобретать характер наказани грешника, смысл покаяния подвергается значительным изменениям. Начало этих изменений падает на эпоху Киприана Карфагенского, когда в церковную жизнь проникает идея права. Отлученный рассматривается как преступник, который должен до своего обратного приема в церковное общение искупить свой грех. Он искупается во время пребывания кающегося в состоянии покаяния. Совершенно естественно, что характер и продолжительность «искупления» должны стоять в зависимости от совершенного преступления. Каждому определенному преступлению соответствует определенное наказание. Покаянные каноны составляют почти как уголовный свод законов. «Неволею убивший десять лет да не причастится святых Тайн. Распределение же десяти лет да будет для него следующее: два лета да плачет, три лета да совершит между слушающими, четыре между припадающими и год да стоит токмо с верными и потом приимет святое причастие». [255] «Прелюбодействовавший пятнадесять лет да не приобщается святых Тайн…» [256] «Блудник семь лет да не причастится святых Тайн…» [257] «Клятвопреступник десять лет да не приобщается…» [258] И т. д. Идея испытания, на которой было построено состояние покаяния, хотя не исчезла, но значительно стушевалась перед идеей наказания. Церковная власть по–прежнему продолжала считать, что состояние покаяния дожно быть следствием раскаяния, но оно предполагалось у отлученного. «Волею убивший и потом покаявшийся двадесять лет да будет без причастия святых Тайн…» [259] Во многих случаях, когда отлучение следовало в силу нарушения моральных предписаний, оно почти отождествлялось с состоянием покаяния. Церковная власть считала, что отлученный по моральным преступлениям автоматически переходил в состояние покаяния. Когда государство стало христианским, отлученные сами стремились перейти немедленно в состояние покаяния, так как отлучение было связано с лишением гражданских прав. Отсутствие раскаяния у отлученных перестало смущать некоторых церковных деятелей подобно тому, как их не смущало отсутствие искреннего желания и веры у вступающих в Церковь. Они считали, что действительная metanoia наступит у грешника в течение его пребывания в состоянии покаяния. В известном смысле состояние покаяния стало принудительным. Принуждение оправдывалось тем, что дело шло о спасении заблудших. Эта идея принесла много зла церковной жизни. Оправдываемая, но никогда не могущая быть оправданной до конца, она приносила в жертву самое ценное в христианстве — свободу сынов Божиих. Виндикативно–принудительная природа покаяния особенно ясно выступает в том, что в Византии покаяние часто заменяло наказания, налагаемые гражданской властью, и обратно, гражданские наказания смягчали церковные. Эта взаимная связь покаяния и уголовных наказаний возможна была только потому, что их природа была тождественной.

Когда состояние покаяния стало рассматриваться не только как время покаяния, но и как наказание, то было естественно его разделить на разные степени. Это разделение возникло, по–видимому, в передней Азии, а именно в Понте, Галатии и Каппадокии. Мы находим эти степени (staseis) в послании Григория Чудотворца (ум.270). Затем это разделение было воспринято отцами I Никейского собора и таким образом санкционировано. Наиболее полное выражение оно нашло у Василия Великого. Тем не менее, нельзя утверждать, что разделение состояния покаяния на степени было воспринято всей Восточной Церковью. (Что касается Западной Церкви, то она не знала этого разделения.) Эти степени следующие:

1) плач (гр. prosklausis, лат. fletus); лица, находящиеся в этой степени, носили наименование «плачущие»: они стояли у церковных дверей и с плачем умоляли верных о прощении;

2) слушание (akroasis, auditus); слушающие допускались в нартекс [притвор] и должны были покинуть помещение после чтения Писаний;

3) припадание (hypoptiosis, prostratio); припадающие (hypoptiontes, substrati) допускались в саму церковь; они пребывали в простертом состоянии и покидали церковь после молитвы об оглашенных;

4) стояние (systasis, statio): стоящие вместе (systastamenoi, consistentes), как показывает само наименование, стояли с верными и, по–видимому, могли участвовать в молитвах.