Вторая дорога

– Конечно. – И, сев рядом, Жан тихонько запел сорванным, охрипшим голосом, ставшим так похожим на голос автора баллады. – Средь оплывших свечей и вечерних молитв, средь военных трофеев и мирных костров, жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф…[41]

Мальчик умер на пятом куплете, так и не услышав, что будет, когда рядом рухнет израненный друг, и над первой потерей ты взвоешь, скорбя…

Хоронить кастильцев не было ни времени, ни сил. Останки просто сложили в кучу и закидали камнями, чтобы зверье не растащило. Кто выживет в этой драке, тот и отдаст последний долг.

Вечером, после обхода госпиталя и поверки, Ажан сидел у костра близ крепостной стены, наслаждаясь тишиной и не думая, что эта самая стена почти разрушена, и завтра в ней неизбежно пробьют пролом, удерживать который попросту некому. Из двухсот девяти человек гарнизона в строю сто пятнадцать. Включая мальчишку де Сент-Пуанта, который наотрез отказался покидать крепость.

– Это моя присяга Галлии. Я или буду служить ей, либо погибну здесь и сейчас.

И все. Слово сказано, дворянин ему не изменит. Пашет в госпитале, меняет и стирает загаженные и окровавленные простыни, кормит и поит, помогает перевязывать, выносит и закапывает ампутированные конечности. На зубах, из последних сил, но держится, спасает жизни.

Только кто спасет его? Завтрашний день будет последним. Защитники и так совершили чудо, продержавшись три дня. Пережить четвертый – это уже за гранью человеческих возможностей. Потому и не думал об этом Жан. Просто к стене госпиталя была прислонена гитара. Хозяина сегодня убили, и товарищи вынесли ее на улицу – берите, кто хочет. Сержант за все время службы в крепости не пытался играть, а сейчас все-таки взял инструмент в руки. Струны резали отвыкшие пальцы, но мелодия лилась, словно сама рождалась в этих суровых горах.

«Ночь подошла, сумрак на землю лег, тонут во мгле пустынные сопки, тучей закрыт восток…» Жан запел с детства знакомый вальс, который частенько играл в Клиссоне с очаровательной Сусанной де Ри. Галльские слова рождались, словно их диктовал кто-то свыше. «Спите, бойцы, спите спокойным сном, пусть вам приснятся нивы родные и отчий далекий дом».

Измотанные и израненные солдаты собрались вокруг и слушали, слушали… «Утром в поход, бой нас кровавый ждет. Спите, герои, вы не погибли, если страна живет»[42].

– Командир, спой еще. Эту же, нашу.

Когда старый русский вальс успел стать своим для этих галльских солдат – неважно. Как неважно, что на пальцах, берущих аккорды, выступила кровь. Кровь – ерунда, если песня поможет завтра драться и, чем все-таки черт не шутит, кому-то выжить. И снова и снова звучало над пиренейским ущельем: «То не залп с полей долетел, это гром вдали прогремел, и опять вокруг все спокойно, все молчит в тишине ночной».

Утром к крепости подошли парламентеры. Условия сдачи были самыми почетными – гарнизону предлагалось уйти с оружием и знаменем. Раненым гарантировался уход. Живите, мол, ребята, будьте даже счастливы. А мы здесь своим делом займемся. Что вам, в конце концов, до сожженных деревень и разрушенных городов. У нас, в Позднем Средневековье, так принято, дело житейское.

Жан посмотрел на своих солдат. Да, вымотанные и израненные, да, обреченные, но руки сжимают оружие, а в глазах то спокойствие бывалых воинов, с которым идут до конца. Нет, братцы-кастильцы, не так. Мы здесь не для красивых маршей под знаменами. Мы защищаем свою страну. Так что спасибо за предложение, но мы останемся. И вы останетесь, пока хоть кто-то из нас жив.

Ничего этого сказано не было. Прозвучало простое короткое «Нет», и парламентеры, спокойно пожав плечами, ушли.

Стена не выдержала незадолго до полудня, и к образовавшемуся проему рванула кастильская пехота. Не обращая внимания на картечь, на непрекращающийся мушкетный и пистолетный огонь, на магические удары де Савьера. Не считаясь с потерями, враг лез и лез по склону. Только бы добраться до стены, только бы ворваться в эту проклятую крепость, что стоит себе, словно оспаривая право на вечность у великого Рима.

Жан в который раз прочел в душе молитву в память строителей. Расположи они стены чуть ниже, и врага было бы не удержать. Подними их чуть выше, и стала бы бесполезной артиллерия.

Главная ударная сила кастильцев – железные терции, состоящие из пикинеров и мушкетеров. На поле боя они непобедимы. Мушкетеры поражают противника издалека, пикинеры убивают прорвавшихся в ближний бой. Все надежно и выверено, только не работает на крутом горном склоне, куда приходится лезть, глядя на направленный на тебя ствол, на бьющее тебя копье. Что же, на то мы и солдаты, для которых честь воина дороже жизни. И скатывались к дороге тела мертвых, мешая живым, но не останавливая их.

И дошли до пролома, вот они, враги, такие же люди, которых не раз побеждали на полях Фландрии и в аравийских пустынях. Все знакомо, победа всегда была с Кастилией и всегда будет! Еще немного, последнее усилие!