Вторая древнейшая. Беседы о журналистике

Избрал для опыта обычную среднюю школу, три пятых класса: «а», «б» и «в» девяносто шесть детей. Анкетирование предполагалось анонимным: ни имен, ни фамилий. Я был совершенно уверен только в том, что мои школяры — народ интересный, серьезный и рисковый, азартный, как все дети, во всех странах и в любые времена (и, кажется, не ошибся).

Моя доморощенная «компетентность» налицо: на обычной пишущей машинке я под копирку (за несколько приемов) напечатал название лучших, как мне тогда казалось, человеческих качеств. Вся пачка листочков сохранена мною; открываю и читаю специально для вас: благородство, честность, сочувствие, бескорыстие, патриотизм, верность, обязательность, доброта, мужество, сила, дружелюбие, ум — всего в анкете их было двадцать. Предварительно проверил у детей, все ли они правильно понимают термины. Правильно! А теперь — вперед: по десятибалльной системе, сказал я, оцените каждое качество. В полной тишине началась мучительная умственная работа, причем никто ни у кого не списывал: какой смысл списывать. Через десять минут передо мной уже лежали ответы детей.

Не без волнения, забыв о еде, начал считать, палочками отмечая на бумажке «очки», набранные каждым. Сказать вам главный результат сразу? Извольте. Не буду «озвучивать» все ответы детей: меньше трех баллов не получило ни одно из поименованных мною в анкетах качеств. Кроме единственного, которое не набрало даже одного балла из девяноста шести возможных. Как вы думаете, что это было? Какое странное и «страшное» качество? Не гадайте. Обязательность!

Почему именно это качество оказалось никчемушным, я до сих пор не знаю, даже предположить не решусь — причин может быть много. Искать их в национальном характере? Или в социально-политическом статусе тогдашнего общества? Или в экономических и политических последствиях достижений «развитого социализма»? Поиск причин — не моя тема; сегодня куда важнее следствие.

Поэтому с помощью элементарной арифметики займемся-ка теперь анализом. Анкету я проводил в 1973 году, то есть двадцать пять лет назад. Детям было тогда 13–14 лет. Сложите цифры, и вы получите «под сорок» — цвет современного российского общества. Оказывается, четверть века назад мною был стихийно осуществлен важный «замер» (лучше сказать: тест) нравственных и деловых качеств современного общества. Разве не прав я? Может быть, как оценили тогда дети эти качества, такими они и хотели стать? Неужто именно так? — подумал я.

И тогда меня как током пронзило одно студенческое воспоминание. Дело было в 1951, а кажется мне — вчера. Итак, была поздняя весна. Мой закадычный друг (мы с Августом и в школе вместе учились, и в институте, да и жили в одном подъезде — я на первом, а он на втором этаже)… Так вот Авг (так его звали для краткости) сидел ночью за письменным столом и, как положено студентам, готовился к последнему госэкзамену. А учились мы в Московском юридическом институте. Отец Авга, по его словам, специально лег на диване в той же комнате, попросив сына разбудить его ровно в шесть утра — надо было ехать куда-то по служебным делам. Естественно, Авг обещал, и также «естественно» забыл. В семь утра отец встрепенулся, глянул на часы и воскликнул: «Что случилось, сынок? Почему не разбудил меня, как мы условились?» Август честно признался, что зазубрился и потерял ощущение времени. «То есть как это потерял?» Рассердившись, в свое оправдание Август сказал вдруг: «Папа, в шесть утра ты громко „дернул“; я решил, что ты…» Отец возмутился: «Это был тебе сигнал разбудить меня! Ведь ты обещал мне, дал слово!» «Если б вы, ребята, сказал нам Авг, — могли сейчас слышать отцовскую интонацию, вы бы поняли степень его возмущения. Но на словах я такого количества восклицательных знаков не передам…» Из второй комнаты уже выходила разбуженная мама, продолжал Август, заливаясь при этом хохотом. — «Твой сигнал, Марк, — сказала она отцу, — даже покойника мог разбудить!» Через мгновение вся семья, а теперь и мы вместе с рассказчиком дружно смеялись. Семейный инцидент был исчерпан. Но именно с тех пор в семье моего друга, в нашей студенческой группе и, кажется, во всем институте обманщики и люди, давшие слово и его не сдержавшие, стали называться… дунами.

Как понимает читатель, обманщиков много, и не в их количестве дело: обман стал уже не сопутствующим, а определяющим свойством нашего общества: они нас, а мы — их. Не будем засорять себе головы обывательскими и житейскими подробностями. Любой читатель сумеет превзойти меня в живописании личной жизни; право, мне лучше умолкнуть. Вспоминайте сами, если хотите, как сантехник обещал вам прийти через час, а явился через неделю, как возлюбленные опаздывают на свидания не на минуты, а не целую жизнь, как мы дали слово не шуметь заболевшему соседу, а он не спал всю ночь — нет конца таким примерам.