Вторая древнейшая. Беседы о журналистике

Кому пересек дорогу, на чей наступил мозоль — не знаю, не ведаю. Могу только предполагать, но под себя догадки не подстелишь: мягше спать не будешь. Правда, коллеги говорили, что пером обладал «остреньким» (по тем временам), а сегодня, куда ни плюнь — на лезвие судебного иска попадешь.

И вот, представьте, у меня — ни одного опровержения. Витают слухи о неуязвимости удачливого корреспондента. Еще немного, и возникнет легенда: заколдованный. «Секрет» знает. Действительно знал: табу на вранье и точно просчитывать ситуацию, да еще «не покупаться, не продаваться». Как это просто сказать и как трудно сделать! Соблазнов — тьма. А нынче еще больше.

Правда, в то время газеты опровержений с извинениями вообще не публиковали. Лафа! Критика любого человека (от рядового до начальства не всякого ранга), и они тут же лишались голов. Помалкивали: себе дороже было. Но уж коли прокалывался газетчик, давали понапрасну обиженному небольшое интервью в той же газете на нейтральную тему: вот и вся сатисфакция. И он восстановлен в общественном мнении («рыбку съев»), да и газета чиста («на кол не сев»). Честь героя и журналиста с газетой — копейка. Все довольны.

Демократия по-советски.

Теперь вызываю огонь на себя: вдруг звонок в кабинете. Беру трубку. А был у нас в «Комсомолке» тогда главным редактором господин: когда он звонил сотруднику, начинал не с «добрый день», или с «привет!», а еще короче: «Кто?» Просто и со вкусом. Я, конечно, его отучил, однажды ответив: «Тебе коротко или автобиографию?» Он смутился, замолчал секунд на двадцать и, ничего не придумав, повесил трубку. И лично ко мне больше так не обращался, начиная телефонный разговор с приветствия. Он считался у нас «воспитуемым». Нашего Главного мы и по голосу, и по стилю всегда узнавали, а уж кому везло, то по «кто?» — безошибочно. Оч-чень культурным был наш «водила».

На сей раз, уже перевоспитанный, он мне говорит (с дрожанием в голосе): «Валя… (меня обычно в редакции так звали, а не Валерой, как некоторые, а тут он поправился)… Валерий, зайдите ко мне сейчас, я вас жду!» Понял: чем-то встревожен. Уже на «вы», а не на «ты», как обычно. Пошел, тем не менее, неторопливо, своим привычным «ходом»: терпеть не мог спешащих и суетливых журналистов. Уже шагая по длинному редакционному коридору, заметил: коллеги, идущие навстречу, отводят глаза, а перегоняющих — нет. Они «что-то» уже знают или догадываются по бегающим глазам шефа? Глаза — враг Главного, когда ему не друг, о чем всем нам (кстати, и ему) известно.

Пришел к Главному. Присаживайтесь. Присел, слушаю. Треснувшим голосом: «Валерий, тут пришла, понимаете, „телега“ в Центральный комитет, а уж они нам». Молчу. «Идите к себе в кабинет, прочитайте и напишите объяснение. Кому? На мое имя и в Цека. Обстоятельно, чтобы потом нам легче было выпутываться». Я взял письмо, пробежал содержание. Смею заверить вас, читатель, это был первый донос на меня за пятнадцать лет работы в «Комсомольской правде» и за тридцать лет — в центральной прессе. Интересно!

Документ точно процитировать не смогу. Вспомню своими словами: ваш спецкор Аграновский, находясь по службе в Ярославле с такого-то дня по такой-то, жил в отдельном номере гостиницы. Каждую ночь он устраивал «оргии и попойки» (это я запомнил) в обществе молодых неизвестных женщин и мешал ночами шумом всем отдыхающим «советским труженикам на этаже». В подписях полный синклит: от администратора, дежурного, директора гостиницы до первых секретарей обкомов партии и комсомола, да еще подписи (с домашними адресами) пятнадцати «тружеников и тружениц этажа». Затем печать. Дата. И резюме: просим принять партийные и административные меры к вашему сотруднику — алкоголику и развратнику, а нас — известить.

Серьезный документ. Такой «телеге» многие позавидуют. Я подумал и сказал Главному, что сделаем так: в кабинет к себе не пойду, дай лист бумаги, а я тебе объяснение. Написал за считанные секунды. Положил перед Главным. И ушел. Чтобы он насладился всласть и в одиночестве. По всем законам драматургии сделаю перерыв, а уж потом любознательный читатель узнает финал. Но с одним джентльменским соглашением: в конец моего повествования не заглядывайте (как в детективах): сами себе испортите сюрприз. И получится, как в старом анекдоте: «Дядя, дай рупь!» — «Не дам, хочу дочитать детектив». — «Тогда знай, дядечка: убийца — бухгалтер!»

Продолжим серьезный разговор. Тема наша — препротивная. Об этом, не мешкая, предупреждаю читателя. Для начала нам придется «компро» сложить с кратким нехорошим словом (нет-нет, не до такой степени!), но с единственной и важной целью — ощутить брезгливость: «мат». Получите искомое. А если бы с «мисс», то мы имели «компромисс», который куда продуктивнее войны «матов», но — увы!

Природа компромата, о которой мы сейчас поговорим, еще задолго до своего торжества над обществом, достигшего нынче лавинный характер, в основе рождения имела три непременных условия или три причины (воистину, Бог троицу любит!), а проще сказать, три реальных источника (как у марксизма, не к ночи помянутого).