Вторая Гаммы

— Хорошо, — согласился Бетлоан. — Думай. Даю тебе… — он помедлил, — день. Иди.

Дан был уже у выхода, когда Бетлоан вдруг остановил его вопросом:

— А в ваших краях все ездят на подобных повозках? — поинтересовался он небрежно. — Или есть и обычные, в которые надо впрягать каотов?

Дан открыл уже рот, намереваясь сообщить, что в их передовой стране давно и думать забыли о каотах, но Маран помешал ему.

— Скажи, что и есть и обычные, — шепнул он.

Дан удивился, но сказал, что ему велели, и вышел вслед за воинами, ранее сопровождавшими его сюда. Почему бы?..

— Он хотел прояснить твой социальный статус, — ответил Маран на его невысказанный вопрос. — Если там у всех такие повозки, значит, ты рядовой член общества, и неизвестно, озаботит ли кого-либо твоя судьба. А если нет…

— Понятно, — буркнул Дан, забыв об осторожности, но никто не обратил внимания на его реплику.

— Ну и что теперь? — ворчливо спросил он, плюхаясь на свое меховое ложе.

— Теперь? — Маран помолчал. — Твои предложения? — осведомился он после довольно длинной паузы.

— Какие у меня могут быть предложения! Мое дело маленькое. Я объявляю Бетлоану о своем согласии, он присылает к тебе депутацию, вооруженную моей телекамерой…

— Почему телекамерой?

— Потому что он принял ее за амулет, который вкупе с неким паролем докажет вам, что я жив.

— Понятно. Итак?

— Он присылает депутацию, ты ее охмуряешь и отправляешься восвояси. Остальное твоя забота… Хотя… Послушай, а что если они замышляют овладеть повозкой… то есть, тьфу, астролетом, и переговоры — лишь отвлекающий маневр? Выманят вас с Эвальдом наружу и пристрелят из луков.

— Не исключено, — отозвался Маран. — Хотя маловероятно. Если б они собирались с нами расправиться, это было бы проще сделать до нападения на тебя, теперь мы начеку, они должны это понимать. Собственно, каковы их намерения — значения не имеет, не согласиться ты в любом случае не можешь, иначе тебя просто-напросто убьют.

— Если это единственная альтернатива тому, чтобы вооружить дикарей бластерами, я готов, — заявил Дан торжественно.

— История оценит твою самоотверженность, — усмехнулся Маран, — но надеюсь, что до этого не дойдет.

— В любом случае, имей в виду…

— Не валяй дурака! Тебе что, жизнь надоела?

— Ну не то чтоб совсем, но… Почему это ты можешь быть самоотверженным, а я нет? Чем я хуже?

— Ничем, — сказал Маран серьезно. — Ты лучше. Да и моя самоотверженность изрядно поувяла. С тех пор, как появилась Наи, я трясусь над своей жизнью так, словно она не моя, а жизнь Микеланджело или Шекспира. Ладно, Дан. Мне надо обдумать ситуацию. С учетом сегодняшней аудиенции.

— Хочешь сказать, что мне пора заткнуться?

— Зачем же так грубо? Отдыхай. Повторяй словарь, рисуй на песке картинки, занимайся любовью. Если предложат.

Дан удивился тому, что Маран затронул в разговоре вторую сферу… он невольно улыбнулся собственной формулировке, это случалось не впервые, с некоторых пор он и сам и даже про себя деликатно именовал все, что касалось секса, на бакнианский манер… О второй сфере Маран никогда не заговаривал, не имея на то веских оснований, стало быть, какая-то задняя мысль… Интересно, какая?

— Ну если они снова приведут Генису… — начал он, чтобы поддержать разговор.

— Лучше б другую, — сказал Маран без запинки.

— Почему? — удивился Дан.

— Потому.

— А именно? Объяснись.

Маран вздохнул.

— Я полагаю, ты не преминул продемонстрировать свои благоприобретенные навыки?

— Естественно.

— Вот. Понимаешь теперь?

— Ничего не понимаю. Говори толком.

Маран снова вздохнул.

— Олинию помнишь?

— Ну?

— Меня до сих пор мучает совесть. Я не привык быть предметом нежных чувств, Дан. Я имею в виду, таких, на которые не могу ответить. Сам знаешь, у бакнианских женщин своего рода иммунитет, они не будут терять голову из-за того, что их ублажили по полной программе.

— А Лана? — спросил Дан.

— Лана была исключением. И тем не менее, она все понимала. Она ведь тоже была бакнианкой. Она знала, что по большому счету у нас с ней ничего получиться не может. Там все было без обмана. Но женщины из внешнего мира незнакомы с подоплекой нашей второй культуры и неспособны осознать наши мотивы… я говорю, наши, подразумевая в данном случае и тебя, ты ведь уже тоже погрузился с головой во все эти бакнианские материи… Словом… Не создавай эмоциональных связей. Не строй отношений, который могут быть причиной долгих страданий. Я уже не говорю о том, что ты и сам человек влюбчивый, но это ладно, вернемся домой, и все образуется.

— Тебе легко говорить, — сказал Дан недовольно. — А я не могу, как ты, сегодня одна, завтра другая, послезавтра… — он замолчал, вдруг поняв, что дело обстоит не совсем так… Ничего себе! — Маран! — сказал он сурово. — Почему ты меня не предупредил?

— Насчет?..

— Насчет того, что кевзэ подтачивает или переиначивает… нет, переворачивает все установки!

— Ты имеешь в виду свою моногамность?

— Да. Если от нее что-то осталось.

— Господи, Дан! Ты же знал, что кевзэ это материальная основа полигамии. О чем еще я должен был тебя предупреждать?

— Я считал, что речь о возможностях, а не… о желаниях.