Вторая книга. Друзья и Враги. Демоны наших сердец. Том третий. Сердце Принца (СИ)

Что касается оружия, то тут несколько иная проблема, но обычным людям — Нэй видел маузер Учителя, но брать его в руки не стал, во избежание последствий — оружие в руки тоже лучше не брать, иначе в руках «стрелка» оно могло просто взорваться. Но при этом оружие не рассыпалось в прах, как детали вот таких аппаратов. Видимо, оружие универсально для всех миров.

— Тут, я уверен, найдут свои технологии копирования, но думаю, это будет что-то другое, чем такой вот аппарат. Ну, и не сейчас, но может, мы и доживем.

Том протянул белые перчатки Нэю:

— Ты пока Буга Дарби посмотри, а я за Арфо Кутом схожу.

Нэй облачился в перчатки и открыл папку. И принялся разглядывать рисунки. В них чувствовалась свежесть, так как все портреты адептов Ордена выглядели молодо, красиво и приятно. То есть ничего древнего, поэтому и множество портретов на букву «Д». И Буг Дарби затерялся в этом множестве рисунков. Не с первого раза нашел.

А когда нашел, то не увидел ничего удивительного: обычный парень лет двадцати — при гибели ему было тридцать шесть лет. Только вот уголок платочка из кармана нагрудного выглядывал, как и при знакомстве. Видимо, это его фишка, но мало что говорящая Нэю.

Ну, и на обороте портрета место и год рождения с его, Буга Дарби, слов: «Дамания. Мелкая такая и жаркая. Южная Солия. 13 марта (ан) 1404 года от Пришествия Скирии». Нэй вздохнул, взял тут же лежащее на письменном приборе, вечное перо, обмакнул его в чернильницу и дописал: «Дата смерти: Королевский Лес, 24 июня (ин) 1440 года от Пришествия Скирии».

— О-о-о! — послышалось за спиной. — Редко мы узнаем о смерти своих адептов, кто нечасто к нам заглядывает.

Сказал Том и положил на стол еще одну папку, более пыльную и старую. Ну, да, Арфо Кут ведь постарше будет.

Портретов Арфо Кута оказалось целых четыре! Два были какими-то скукоженными, как и многие в папке, а два других почти свежие.

— Ах, да, — Том закачал головой, вспоминая. — Это одна из папок, попавшая в последний потоп, после которого, лет тридцать назад, Абр и решил строить отдельный Архив. Тут как ты можешь видеть Арфо Кута в двадцать лет и в тридцать лет, ну, а эти портреты мы уже при реставрации сделали.

Если перевернуть, то можно было прочитать: «Честно говоря, где родился, не знаю. Но где-то на севере, в Ровенском королевстве, возможно. 16 апреля (ар) 1372 года от Пришествия Скирии».

Какой словоохотливый. Нэй усмехнулся.

Что же касается портретов.

То на скукоженных от воды рисунках Арфо выглядел почти неразличимо. Карандаш стерся или, скорее, смылся. Но при этом одна деталь была очень заметна, что на «потопных», что на новых, реставрированных.

Нэй взял свой рисунок и архивный и, вытянув руки, как бы соединил два портрета.

— Том, что-нибудь в глаза бросается?

— Хм… — тот помолчал. — Да чтоб меня! Беретика нет! На наших портретах у Арфо Кута нет берета!

— Как ты думаешь, Том, — задумчиво проговорил Нэй, — человек часто меняет свои привычки? Особенно в головных уборах?

— Берет слишком заметный. Конечно, к старости мы можем и поменять привычки. Но этот берет все-таки модника, а не старика.

Нэй хмыкнул:

— А ты можешь найти мне еще одно имя?

— Все что угодно, — Том поклонился.

— Марон ди Ковил, альв. Рождение где-то тысячу лет назад.

— Он точно адепт Ордена? — с сомнением в голосе спросил Том.

Нэй пожал плечами:

— По некоторым сведениям, да. Но то, что он «ормейн» — это факт неоспоримый.

— Сейчас посмотрю, — Том ушел, а через несколько минут Нэй услышал его вскрик: — Е-е-есть!

А еще через минуту Том появился с очередной папкой:

— Ну, надеюсь, это тот, кого ты ищешь. Хотя ди Ковилов и ди Кавилов тут много. Был бы портрет, было бы легче найти.

— Ну, я видел его один раз, но не думал, что может пригодиться.

Том хмыкнул:

— А я и забыл совсем! Это ведь был самый первый портрет, который я перерисовывал! — он взял плотный лист и протянул Нэю. — И…

— Перерисовывал?

— Карандаш, графит — основное средство написания портретов, что сейчас, что тысяча, что полторы тысячи лет назад. И он имеет свойство затираться. Поэтому время от времени мои помощники отслеживают папки и перерисовывают блеклые портреты. Или как после того потопа. Или раз в сто лет начинается большая рисовка, или как мы называем, «чистка», потому что чистим папки, приводим рисунки в божеский вид. В общем, наводим портретный марафет. Но не восстанавливаем рисунки, потому что это сложнее. Да и бумага тоже имеет свойство портиться и иссушаться, даже в помещениях с хорошей системой хранения. Ну и как бы память о рисовальщиках прошлого. Поэтому особо старые или уже «тяжелые» рисунки, это когда уже ничем не помочь, мы отправляем в специальный архив, который уже почти никогда не тревожим. Ну разве что песок вытряхиваем. Конечно, жалко, но все эксперименты с магией ни к чему не привели. Рисунки, как и люди, умирают, — грустно проговорил Том.