Вторая Книга. Друзья и Враги. Демоны наших сердец. Том Второй. Сердце власти (СИ)

— Да, — Комис взял флягу в руки, резко крутанул, и в его руке оказалось уже две половинки с горлышками, и у той, которая была горлышком вниз, можно было заметить странный комок, на вид грязи, но это и была ансортия — странная ткань странных существ. — Воды нужно наливать чуть меньше, чтобы ансортия не намачивалась постоянно; кстати, это у меня последний лоскут, думаю, может, больше не понадобится? Когда нужно попить, отвинчиваешь верхнюю пробку и пьешь воду, которая проходит через ансортию, пару глотков, не больше. И потом оставляешь уже это горлышко вниз, даже если перевернул, чтобы пробку закрутить. Можно и просто взять этот лоскут, в воду опустить и нацедить в стакан этой ансортии.

— Ну это… покажи что-нибудь, — Нэй рукой так махнул.

Комис вздохнул как-то слишком задумчиво или чуть грустно и сделал один небольшой глоток уже из открытого горлышка, закрутил пробку, перевернул и повесил флягу на пояс.

Отошел на пару шагов и глаза закрыл.

Нэй только бровью дернул на такое поведение друга, а потом у него отвисла челюсть от удивления. Да, и Нэя можно было удивить:

— Твою… — только и промолвил, а потом так вскочил резко, в восхищении: — Абалдеть! — именно с «А» и с ударениями на обе «а» буквы.

А удивиться и восхититься было чему.

После того, как Комис сделал глоток, он начал меняться; не сразу, но довольно быстро. Немного расширился визуально — свободная одежда как раз этому способствовала, — даже кажется, выше ростом стал, но главное изменение затронули его руки, точнее, руку, правую — пальцы, которой вдруг удлинились, блеснули серым цветом и вытянулись за какие-то секунды, в длинные, сантимов в двадцать пять, серые, но уже матовые лезвия.

— Абалдеть! Фредди Крюгер и Росомаха в одном флаконе! — подошел и потрогал лезвия, проверяя, настоящие ли они. Настоящие.

— Один глоток — это всегда быстрые точечные изменения любой части тела, и откат быстрый, и отходняк недолгий.

— Хм… И ниже пояса?

Комис неожиданно покраснел, что было видно даже в темноте и свете звезд:

— Можно, я об этом не буду говорить. И ты не говори уж Изабелле. Пожалуйста.

— Ну, она мне уже говорила о твоих странностях, поэтому еще и этот момент стал причиной нашей встречи в столь любопытном месте.

— Ага. Чтобы убить без свидетелей? — Комис снова отскочил, еще увеличив расстояние между собой и Нэем.

Нэй усмехнулся:

— Знаешь, я умею убивать, но не люблю убивать. Это ведь только кажется, что это круто, но на самом деле убийство не приносит ни радости, ни грусти, вообще никаких эмоций, если ты, конечно, не маньяк какой-нибудь, но оно всегда отнимает частичку тебя. Поэтому хотя я и говорил и говорю, что любому вырву сердце за своих женщин, за друзей, я скорее дам этому человеку второй шанс, чем убью, если, конечно, его деянием не была смерть кого-то из моих знакомых и друзей. И убивать нужно сразу! А не размышлять и бегать из угла в угол, думая о… — неожиданно махнул рукой. — Не трону я тебя. Убивать тебя нужно было там, в пакгаузе, когда ты мне чуть шею не сломал, а сейчас мне просто нужна твоя история и понимание, кто ты и что ты.

— Нэй…

— Знаю, — снова махнул рукой. — Я просто человек. Поэтому и дерусь на тотализаторе время от времени, чтобы энергию израсходовать и не уйти во все тяжкие. Давай уж рассказывай свою историю, а то скоро утро, а мы не завтракали, — и улыбнулся. Улыбка у него была всегда удивительная и притягательная. Кажется, не человек, а сама доброта улыбается.

Но вот в глазах зияла бездна.

И этой бездне солгать очень сложно.

========== 03. История Комиса ==========

История Комиса ди Комиса…

Больше половины своей сознательной жизни, а сейчас Комису двадцать шесть лет стукнуло, вот в феврале (уль) как раз, он прожил в блистательной Порте, городе на северном берегу Бамбатура — столице заморских владений Рошанского Королевства.

Если быть точным, то до пятнадцати лет. По словам отца, он там и родился, но при этом матери своей он никогда не видел, не знал, и отец просил, даже слово взял с Комиса, что тот никогда не будет искать ее. Впрочем, женщина в их жизни была. Только вот не мамой ее называли, а бабушкой, даже отец, хотя по возрасту она казалась ровесницей Комису-старшему. Иногда он называл ее странным именем Ан, но было не понять, полное ли это имя или сокращенное, и имя-ли это вообще. Ну, а Комис-младший называл ее всегда бабушка и бабушка, но относилась она к нему, как к родному сыну, даже бывало проговорит так: «Сыночек мой», слезу пустит, и тут же ее голос сухим становится, и как будто не было этой минутной слабости.

Когда Комис остался один, об этом еще будет сказано дальше, он часто вспоминал эти минутные слабости, глаза бабушки и странные движения. И что самое интересное пришел к выводу, что она не была его матерью. Конечно, после встречи с Изабеллой у него была мысль попробовать понять, кто же она такая, так как у Изабеллы были довольно обширные связи, которые и сейчас оставались, но он решил держаться слова, данного отцу. Хотя иногда очень хотелось понять и узнать правду о себе.