Вторая любовь

— Лучше бы мне ее не знать. — Хант покачал головой, глубоко вздохнул и медленно выдохнул. — Доктор Захеди встретил меня у входа. Стоило ему меня увидеть, как он явно был потрясен. Понять не могу почему, но врач выглядел так, что ему немедленно хотелось довериться. Я рассказал ему, что мой отец умер, а так как я уже совершеннолетний, теперь я глава семьи.

— Так и было?

— Нет. Главой семьи была моя мать, но доктор Захеди не мог этого знать.

Но продолжу. Санитар провел меня наверх, потом вдоль по коридору, в который выходили двери маленьких отдельных спален. Все двери были открыты, чтобы персонал мог присматривать за… Мне все время хочется сказать заключенными, но это слово не подходит. Не могу я их назвать и больными, потому что это предполагает, что их состояние может улучшиться. Персонал называет их контингентом, но и это подразумевает некоторую свободу выбора с их стороны. А это не так. Все они жертвы обстоятельств, будь то несчастный случай, родовая травма, болезнь или генетические нарушения.

Меня привели в комнату 211. И там я нашел… там я обнаружил… Вудроу. Да. Моего младшего брата. Всего на год моложе меня. Почти день в день.

— О, Хант! — только и смогла прошептать Дороти-Энн.

Она взяла его за руку, обняла другой рукой и прижала к себе, пытаясь разделить его ношу. Луна поднялась еще выше. Ночь стала холодной.

Наконец Хант продолжил свой рассказ, изливая душу. Его голос дрожал и звучал как-то иначе.

— Доктор Захеди проследил за тем, чтобы Вудроу приготовили к моему посещению. Его только что выкупали, переодели в чистое, причесали. Как будто косметические мелочи могли что-то изменить!

Дороти-Энн не смогла совладать с собой. Ее голос дрожал:

— А как прошла ваша встреча?

— Для меня, ужасно. Что касается Вуди, — он пожал плечами, — то я мог вообще не приходить. Когда я вошел в комнату, брат сидел за своим столом лицом к окну. Все его внимание занимала головоломка-мозаика. Я сел рядом с ним на кровать, но он… — голос Ханта прервался, — …он не обратил на меня никакого внимания. Абсолютно.

— Значит, он…

— Да, у него аутизм, — Уинслоу кивнул и вздохнул. — Да. Но я сразу же понял, что так потрясло доктора Захеди. Наше физическое сходство. Мы с Вуди…

Хант повернулся к Дороти-Энн и заглянул ей в глаза.

— Мы с ним похожи как близнецы! — хрипло выдохнул он. — Мы почти зеркальное отображение друг друга, если не считать…

— Если не считать его болезни, — мягко закончила за него Дороти-Энн.

— Да. Его лицо лишено всякого выражения. Никаких эмоций. Он оставался безучастным… Но очень спокойным. Я заговорил с ним, Вуди мне не ответил. Но стоило мне его коснуться… — Дороти-Энн слушала молча, ее сердце болезненно сжалось, — брат дернулся и отпрянул! Он просто меня не заметил.

Как мать троих энергичных — иногда слишком энергичных — детишек, Дороти-Энн даже представить себе не могла ту эмоциональную холодность, о которой говорил Хант. Она с ужасом осознала, каким несчастьем могут закончиться зачатие, беременность и роды.

Но ни на что не реагирующий ребенок, подобный Вудроу?

Это оставалось за гранью ее понимания.

«Дети должны быть очень подвижными и живыми, — думала Дороти-Энн. — С этой минуты я буду наслаждаться каждым их криком, возней и смехом. — Она про себя благословила свой неугомонный выводок. — Когда в следующий раз Лиз, Фред и Зак снова начнут буянить, я буду это только приветствовать. Никогда больше я не смогу относиться к их здоровью, как к чему-то само собой разумеющемуся». Здоровые дети. Какие простые короткие слова.

А ведь это самый большой дар.

— Ты спросила, почему Уитморы так задели меня за живое, — спокойно произнес Хант. — Теперь ты знаешь.

— Потому что они никуда не отдали Кевина, — негромко ответила Дороти-Энн.

— Черт побери, да! Они этого не сделали! Они изо всех сил стараются создать для него нормальную жизнь! Им плевать, что Кевин не фотогеничен! Они его не стыдятся! Они любят его, хотя он отнюдь не воплощение совершенства. Их даже не волнует, что их сын никогда не сможет отплатить им той же любовью! — голос Ханта сорвался. — Их любовь не ставит никаких условий.

— А это так непохоже на любовь твоих родителей, — заметила Дороти-Энн.

Хант кивнул:

— Совершенно верно. Они родили Вуди… И просто вычеркнули его из нашей жизни. Как будто его никогда не было. А для меня это не так. Вот такими людьми оказались мои родители. Если бы не смерть моего отца и не этот телефонный звонок, на который я ответил… — Хант покачал головой, его пальцы вцепились в колени. От гнева он дышал тяжело, часто, прерывисто. — Поступок моих родителей — современный вариант поведения древних греков. Только вместо того, чтобы оставить Вуди на склоне холма на растерзание волкам, они просто заперли его на всю жизнь.