Чувствуя, что вот-вот кончит, Джимми подумал, что ему лучше на время остановиться.
Происходящее на экране настолько захватило его, что он даже не заметил, как кто-то сел в кресло позади него.
Теперь одна из девиц улеглась на спину и раздвинула ноги, так чтобы подружке удобнее было ласкать ее языком, а камера могла как следует все снять на близком расстоянии. И запричитала, когда ее партнерша наклонилась, просунув язык между ее бедер:
— О, да. О-ох, детка. Вот так. Ласкай меня… Ласкай меня
За спиной Джимми Кармин быстро перекрестился и пробормотал:
— Прости меня, Отец небесный, за то что я совершаю грех, входя в это логово разврата…
Кармин знал все о западне, которую таит в себе порнография, и о дьяволе, который стоит за всем этим.
А что до самоудовлетворения, то разве мастурбация — это не своего рода ограничение рождаемости?
Кармин действовал быстро словно молния.
Джимми все еще мастурбировал, а гаррота уже обвилась вокруг его шеи. Убийца отработанным движением кисти повернул деревянные ручки, удушая жертву.
Джимми понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что происходит, но было уже слишком поздно. Петля уже впилась ему в шею, лишая мозг доступа кислорода.
Широко открывая рот, Вилински хватал воздух, пальцы отчаянно рванулись к горлу. Но все напрасно. Сила его сопротивления не имела значения, он не мог ни ослабить смертельную петлю, ни позвать на помощь.
Из его выпученных глаз потекли слезы. А Джимми все слабел и слабел, ему казалось, что голова сейчас лопнет, становясь все больше и больше, как-будто кто-то накачивал ее воздухом.
И в ту секунду, когда он решил, что его череп сейчас взорвется, наступило приятное состояние легкости, а эрекция стала сильнее, чем когда-либо в жизни.
Но самым странным была внезапно наступившая эйфория. Недостаток кислорода привел к одурелой вялости, и границы между фантазией и реальностью стерлись.
Девушка на экране перестала быть порождением киноаппарата. Для Джимми она стала его единственной живой секс-богиней. Ее раздвинутые бедра придвинулись к лицу Вилински, и он чувствовал, как влажная темнота ее лобка трется о его рот, слышал, как она вскрикивает, и ее голос эхом отдается в его голове:
— Я кончаю! О, Господи! Джимми!
И Джимми понял, что не может дышать из-за того, что ее ноги слишком крепко обвились вокруг его головы. Потом он ощутил ее соки, нежный мед и миро, и ему стало наплевать на дыхание. Громкий, нарастающий шум становился все сильнее и оглушал его, и Джимми чувствовал, какая буря бушует у него в гениталиях.
Джимми был не в силах сдерживаться. Ему показалось, что его яички взорвались, и он беззвучно закричал в изысканной агонии, и тут упала темная вуаль, и мир перестал существовать.
Джимми Вилински умер так же, как и жил. В долгу как в шелку.
26
Два дня спустя. Десять тридцать утра.
Ведомый шофером лоснящийся, черный, как бомбардировщик «Стелс», «инфинити Q45», принадлежащий Дороти-Энн, вез ее в тишине роскоши вниз по Соумилл-ривер-парквей к Генри-Гудзон-парквей, а затем влился в общий затор автомобилей перед будками, где взимают плату за проезд.
Задержки в движении обычно не раздражали Дороти-Энн, но сегодня все было иначе. Она понимала, что ее досада является прямым следствием ультиматума, облеченного в вежливую оболочку просьбы, но тем не менее, вне всяких сомнений, ультиматума, который обрушили на нее банкиры накануне после обеда.
Это ничего хорошего не сулило, догадывалась Дороти-Энн, и ей оставалось только гадать, что их беспокоит больше всего. Доконала ли их вспышка болезни легионера? Или последней каплей стала смерть Фредди и отсутствие мужчины-исполнителя рядом с ней? Или они просто решили удостовериться, что миссис Кентвелл все еще здорова духом и телом?
Да не все ли равно. Каковы бы ни были причины, ей только и оставалось, что согласиться на эту встречу.
Потому что она была должна.
Семьсот пятьдесят миллионов долларов.