Вторая мировая война. Ад на земле

Два года после Дня победы НКВД проводила кровавую кампанию по усмирению мятежей в Польше и Украине, чтобы навязать сталинскую волю народам, снедаемым горечью при мысли, что они обменяли тиранию нацистов на тиранию Советов. Поляки в изгнании на Западе были обескуражены тем, что им отказали в месте на параде победы в Лондоне, потому что новое британское лейбористское правительство не хотело расстраивать русских. Генерал Владислав Андерс писал: «Я чувствовал себя так, будто я подглядываю за участниками бала из-за занавеса, сквозь который не могу проникнуть»³. Незадолго до того, как в июле лейбористы вступили в должность, Андерс встретил посла США и министра иностранных дел Энтони Идена на банкете: «Они здороваются со мной вежливо, но без энтузиазма. Поскольку наше единственное преступление заключается в том, что мы вообще существуем как немое свидетельство провала союзнической политики, я не считаю, что обязан прятаться или стыдиться»⁴.

Его горечь была оправдана: он и почти 150 000 его соотечественников храбро воевали бок о бок с частями союзников, понеся большие потери в Италии и на северо-западе Европы. «Мы, поляки в форме, составлявшие одно целое с вооруженными силами Британии, стали мерзким пятном на английской совести»⁵, – писал офицер ВВС Б. Львов. В 1945 г. за неприятие сталинского марионеточного режима в своей стране подобные люди стали париями. Поляки закончили войну так же, как и начали, – жертвами циничных реалий политики. Андерс, Львов и многие их товарищи избрали изгнание на Запад вместо возвращения домой под власть СССР, где их, скорее всего, ждала казнь. Американцы и британцы избавили пол-Европы от одной тоталитарной тирании, но не располагали политической волей и военными средствами для спасения 90 млн жителей Восточной Европы от нового, советского рабства, которое продолжалось более полувека. Воистину высокой оказалась цена объединения со Сталиным для уничтожения Гитлера.

В победивших народах простые люди приветствовали исход борьбы как победу добра над злом, не понимая того, как много было в мире тех, для которых освобождение было отравлено. На Шеффильд-стрит, где жила домохозяйка Иди Разерфорд, на нескольких стоящих вплотную друг ко другу домах был написан лозунг: «БЛАГОСЛОВИ БОГ НАШИХ ПАРНЕЙ ЗА ЭТУ ПОБЕДУ». Она с друзьями так рассуждала о Черчилле: «Все были согласны, что нам выпало большое счастье иметь такого лидера. Я снова почувствовала благодарность за то, что родилась британкой»⁶.

Миллионы скромных людей не задумывались о мировых проблемах, но имели массу трогательных личных поводов для благодарности. 7 сентября 1941 г., накануне отплытия на Дальний Восток, девятнадцатилетний артиллерист из Ист-Энда Боб Графтон написал своей любимой Дот: «Дорогая, я знаю, что ты дождешься меня. Дорогая, знаешь ли ты? Я обещаю, что, пока мы в разлуке, я никогда-никогда не дотронусь до другой женщины, ни физически, ни в мыслях. Я говорю это совершенно серьезно… Вечно Твой, с Любовью и Преданностью, которые так глубоки, что их огонь горит даже во сне, Боб». Накануне падения Сингапура Графтон бежал на джонке на Суматру, потом жил в джунглях, пока в марте 1942 г. его не поймали японцы. Выжив в рабстве, в том числе два года на железной дороге в Бирме, он написал Дот в сентябре 1945 г. с военного судна, отправлявшегося на родину: «Я знаю вот что: из нас двоих твоя доля была тяжелее. Потому что я мужчина (возможно, я стал им преждевременно), а мужчины должны воевать, а женщины – оплакивать. Моя доля не была исключением, твоя же была… Хоть мы и потеряли четыре года, мы заживем так, чтобы никогда не сожалеть об этом»⁷. История Графтона закончилась неожиданно благостно: он женился на своей Дот, и они жили долго и счастливо.

Артиллерист Дэвид Маккормик попал в плен в Северной Африке в декабре 1941 г. и провел более трех лет в итальянских и немецких лагерях. Вскоре после победы его будущая жена встретила его на станции в Солсбери. «Он был очень худым, очень бледным, с огромнейшей шишкой на лбу. На мне было синее платье в белый горошек с бантами, за которое я отдала несколько одежных талонов. Не могу вспомнить, поцеловались ли мы. Не думаю, наверное, все-таки позже, когда мы остановились на старой дороге в Дичхэмптон. Мы оба очень волновались. Он извинился за синяк, объяснив, что в первый вечер свободы несколько бельгийцев слишком обильно угостили группу пленных, и после этого он “вошел” в противотанковый еж. Он очень много говорил… Он отчаянно желал как можно быстрее сбросить с себя груз пережитого»⁸.