Вторая мировая война. (Часть I, тома 1-2)

15 июня 1938 года начальник военно-морского штаба взял меня с собой в Портленд, чтобы показать мне «Асдик». Так называлась система нащупывания под водой подводных лодок с помощью звуковых волн, проходящих сквозь воду и отражающихся от любой стальной конструкции, встреченной ими на пути. По этому отражению можно было довольно точно определять местонахождение подводной лодки. Мы были на пороге этого открытия уже к концу первой мировой войны. Это было ценнейшее достижение морского министерства, над развитием которого оно неустанно трудилось на протяжении жизни целого поколения.

Я писал Чэтфилду:

«Что меня поразило, это ясность и отчетливость показаний («Асдик»). Я ожидал, что это будет нечто едва различимое и уж, во всяком случае, расплывчатое и сомнительное. Я не думал, что мне доведется услышать, как эти твари сами просят, чтобы их уничтожили. Это великолепная система и крупнейшее достижение».

«Асдик» не победил подводную лодку, но без «Асдика» подводная лодка не могла быть побеждена.

Глава десятая Санкции против Италии (1935 г.)

Миру во всем мире был нанесен второй тяжелый удар. За утратой Англией равенства в воздухе последовал переход Италии на сторону Германии. Оба эти события, вместе взятые, позволили Гитлеру пойти дальше по избранному им смертоносному пути. Мы видели, какую помощь при защите независимости Австрии оказал Муссолини и что это означало для Центральной и Юго-Восточной Европы. Теперь он решил перейти в противоположный лагерь. Нацистская Германия уже не будет одинока. Один из главных союзников в первой мировой войне вскоре присоединится к ней. Меня угнетала мысль о серьезности этого неблагоприятного для дела безопасности поворота.

Замыслы Муссолини в отношении Абиссинии шли вразрез с моралью двадцатого века. От них веяло той мрачной эпохой, когда белые люди считали себя вправе покорять желтокожих, коричневокожих, чернокожих или краснокожих и подчинять их себе огнем и мечом. В наш просвещенный век, когда совершаются такие преступления, от которых в ужасе отшатнулись бы или на которые во всяком случае были бы неспособны дикари прошлого, такое поведение не соответствовало духу времени и было достойно порицания. К тому же Абиссиния была членом Лиги Наций. По странному капризу судьбы именно Италия настаивала в 1923 году на ее приеме, а Англия возражала. Англичане считали, что характер правительства Эфиопии и положение, существовавшее в этой дикой стране тирании, рабства и племенных войн, было несовместимо с ее членством в Лиге. Но итальянцы настояли на своем, и Абиссиния стала членом Лиги, пользуясь всеми правами и гарантиями безопасности, которые могла дать Лига. Вот, кстати, был удобный случай для проверки действенности орудия мирового правительства, на которое возлагали надежды все люди доброй воли.

Итальянский диктатор руководствовался не только желанием захватить новую территорию. Его власть, его безопасность зависели от престижа. Казалось, для Муссолини не было иного, более легкого, более дешевого и менее рискованного способа укрепить свою власть или, как он считал, поднять авторитет Италии в Европе, чем присоединить Абиссинию к недавно созданной итальянской империи.

Я очень не хотел, чтобы в этой грозной борьбе против перевооружающейся нацистской Германии, которая, как я чувствовал, неумолимо приближалась, Италия отошла от нас и даже перешла в противоположный лагерь. Не могло быть сомнений, что, если нападение одного члена Лиги Наций на другого в этот критический момент не вызовет негодования, это, в конечном счете, разрушит Лигу как фактор, сплачивающий силы, которые одни только способны были удержать в узде мощь возрождающейся Германии и ужасную угрозу Гитлера. Все то, что могла бы дать или отнять Италия, не стоило того, что могло бы принести восстановленное величие Лиги Наций. Поэтому, если Лига готова была применить объединенные силы всех своих членов для обуздания политики Муссолини, нашим священным долгом было принять участие в этом и сыграть достойную роль.

Уже со времени конференции в Стрезе стало ясно, что Муссолини готовится захватить Абиссинию. Было очевидно, что английское общественное мнение враждебно отнесется к такому акту итальянской агрессии. Те из нас, кто видел в гитлеровской Германии угрозу не только для мира, но и для нашего существования, страшились этого перехода державы первого ранга, какой в то время считалась Италия, с нашей стороны на противоположную.