Вторая невеста

— А потом как сход лавины — Зинченко, следом дружок Максима, педик. Она задумала разобраться со всеми, с тобой и Максимом. Может, и со мной, я ведь свидетель. У меня дела были в городе, возвращаюсь — горит! Ид-дрия вытащила Максима, увидела меня, тычет в дом, кричит что-то по-итальянски, два слова разобрал — Федор и еще одно! Ты, Алексеев, у нас человек ученый, может, знаешь? Что такое «серпента »?

— Змея… Я видел, как Майя бежала к тебе ночью.

— Змея… — повторил Сережа. — Нормально. Она бежала ко мне… — Он взглянул на Федора, ухмыльнулся, — поправиться. Наркоманила она, а не то, что ты подумал. Старый козел, ее муж, был наркоманом, и Пашка Рыдаев знал, тоже сволочь. Он ее и подсадил. А я знаю, где достать.

— Где Полина? Что она сделала с Полиной?

— Кстати! — Сережа стукнул себя по лбу. Порылся в карманах. — Держи! — Он бросил Федору небольшой предмет. Это был ключ. — У меня в кухне под буфетом лаз в подпол. Твоя барышня там.

— Ты?!

— Я. Скажи спасибо, что успел. Она на тебя запала, Алексеев, а потом увидела вас вместе, и я понял, что нужно спасать твою д-девушку. Так что за тобой д-должок. Да подожди ты! — Он удержал рванувшегося Федора. — В порядке она. Д-должок за тобой, понял? Может, когда-нибудь напомню.

— Ты не сможешь… уйти, — с трудом выговорил Федор.

— Смогу! — сказал как припечатал Ермак, и Алексеев понял, что уйдет.

— А Максим…

— Ид-дрия не даст его в обиду. Любого порвет. Это же зверь-баба!

— Его лечить надо.

— Не нужно, он здоров. Его мать с хахалем замочил не Максим, а Милка. У нее и мать была с большими сдвигами — отравилась. Я услышал выстрелы, бросился в дом и застал… вид на Мадрид. Отправил ее домой, приказал сидеть и не рыпаться, пока не позвоню. А Максиму сказал: нужно спасать сестру от тюрьмы. Он только кивал, бедняга. Поверишь, у меня сердце разрывалось, но не мог я сдать ее. А что бы ты сделал на моем месте? А, философ? Не по закону, а по совести?

Федор не ответил.

— Ладно, прощай, Алексеев. Я бы пошел с тобой в разведку, ты мужик понимающий. Тебя подучить малость, а то слишком… — Он покрутил головой. — Слишком много думаешь. Много д-думать вредно, на твоей философии д-далеко не уедешь. Жизнь штука жестокая… — Он замолчал, а потом вдруг закричал страстно, задрав голову к красному в отблесках пожара небу. — Господи, иже еси на небеси! Не забудь, Господи, что я свои грехи вроде как отмолил, все! Философа спас, перед Максимом очистился. Милку берег как мог. Передай Максиму, Алексеев, чтобы не д-держал на меня зла. Я хотел воспитать из него мужика, но он вроде тебя, хлипкий оказался. Не сдюжил. Ну, д-да у каждого по жизни свои задачи. Прощай! Д-даст Бог, свидимся.

Мотор взревел, взметнулся из-под колес гравий, и как танк рванулся вперед джип афганца Сережи.

Федор стоял секунду-другую, глядя ему вслед, а потом побежал к гостевому домику.

* * *

Полина услышала грохот и громкие голоса. По деревянной лестнице спускались люди.

— Полиночка! — услышала она голос Федора. — Живая! Девочка моя родная, я чуть с ума не сошел! — Он покрывал поцелуями ее руки и лицо. — Все позади, теперь все будет хорошо…

— Привет, Полина! — капитан Астахов выглянул из-за плеча Федора. — Ты как?

Алексеев поднял девушку и понес к лестнице. Ее подхватили сверху.

— Она ничего не ела, — сказал капитан, исследовав пакеты. — Только воду выпила. Досталось девчонке. Я тебе сразу сказал, что эта твоя художница больна на всю голову, а ты ее защищал. — Он стал собирать рассыпанные вещи Полины в сумочку. — Слушай, философ, ты уверен, что не видел номера машины Ермака? Мы бы его сейчас… — Он сжал кулаки.

Федор не ответил и полез вверх по лестнице.

…Дом догорал. В воздухе вороньем кружили хлопья черного пепла. Запах горящего дерева смешивался с вонью лилии вуду в отвратительный коктейль.

«Вот и все, — подумал Федор. — Вот и все…»

Идрия и Максим, черные от сажи, стояли, касаясь друг друга плечами, и смотрели на догорающий дом. Собаки, Дашка и Машка, изваяниями застыли тут же. Федор подошел, стал рядом.

— Феодор! — Идрия взяла его за руку, заглянула в лицо.

— Я вас помню, — Максим сверкнул зубами. — Приходите в «Сову», у меня завтра концерт. Придете?

— Приду. У вас замечательный голос, Максим. Мне очень жаль, что Кристина… Я его хорошо знал.

— Я знаю, он рассказывал, как вы его спасли. Я его предупреждал, чтобы не лез к Миле, но он… он всегда считал меня своей вещью! — последние слова Максим выкрикнул. — Сережа, Мила… понимаете, Федор, я всегда был их вещью! А сейчас я своя вещь! — Он расхохотался.

Федор окинул их взглядом — радостного Максима и улыбающуюся Идрию, чье плечо касалось плеча парня, и подумал — хорошо бы…

— Я жив! Я выжил, и теперь я буду петь!

— Максим, Сергей уехал.

— Я знаю!

— Он рассказал мне…

— Я знаю, Федор! Мила… умерла?

— Мне очень жаль, Максим.